Читать онлайн «Дин Рид: трагедия красного ковбоя». Страница 72

– А почему Тольятти был разочарован в советском варианте коммунизма? – после короткой паузы вновь прервал тишину Дин.

– Потому что с определенного времени стал считать его утопическим, – по губам Винчини пробежала еле уловимая усмешка. – Тольятти называл Советский Союз недоношенным ребенком цивилизации.

– Что он имел в виду? – удивился Дин.

– Историю, мой друг, историю, – улыбнулся Винчини. – Ведь в России не было ни рабовладельческого строя, который научил, пусть из-под палки, но работать разные народы, ни капитализма в чистом виде, который создал бы настоящий рынок. Поэтому социализм у большевиков получился недоделанный. Строить его пришлось второпях, почти наугад, и поэтому единственной опорой в этом деле стало насилие. Вот почему, как бы ни был страшен Сталин, но альтернативы ему не было: тот же Бухарин наверняка бы погубил страну. Это понимал даже ваш президент Рузвельт, который вытянул Америку, последовав примеру Сталина – то есть тоже через жестко централизованную экономику. Надеюсь, вы помните, что сказал Рузвельт, когда впервые очутился в своем кабинете в Белом доме?

Дин в ответ кивнул, поскольку эти слова знали почти все американцы. Согласно легенде, когда помощник президента вкатил кресло с парализованным Рузвельтом в его кабинет и закрыл дверь, оставив президента одного, тот спустя несколько минут… громко закричал. Все, кто находился в приемной, бросились в кабинет, думая о самом худшем. Но с Рузвельтом было все в порядке. А свой крик он объяснил следующими словами: «Я представил: парализованный президент парализованной страны – что может быть ужаснее?»

32-й президент США знал, что говорил, поскольку его страна в ту пору и в самом деле находилась в жутком состоянии. На момент прихода Рузвельта к власти (в 1933 году) экономика Америки была в жутком состоянии, общество расколото. Страну могло спасти только чудо, и этим чудом стал… 50-летний человек в инвалидной коляске! Из либерального рынка, поставившего его страну на край пропасти, он выводил экономику методами государственного регулирования. И действовал крайне жестко: за спекулятивное повышение цен – тюрьма, за взвинчивание банковских ставок – то же самое. Специальным решением Рузвельт установил пределы банковских ставок и обязал банки выдать для сельского хозяйства беспроцентный кредит. По его заданию были разработаны общегосударственные социально-экономические программы, за исполнением которых президент следил лично.

Не церемонился Рузвельт и с организованной преступностью, которая за несколько последних лет превратилась в настоящую стоглавую гидру, с которой, казалось, никогда не будет сладу (в 1933 году в США было зафиксировано 1 миллион 300 тысяч преступлений – мировой рекорд!). Но Рузвельт и здесь проявил чудеса изобретательности. Он отдал приказ ФБР не церемониться с гангстерами и убивать их без всякой жалости. В итоге все одиозные бандиты Америки тех лет были уничтожены. Среди них: Бонни и Клайд (убиты 24 мая 1934 года), Джон Диллинджер (22 июля 1934 года), Малыш Нельсон (27 ноября 1934 года), мамаша Баркер и ее сыновья (16 января 1935 года) и др. В тюрьму угодил даже такой босс мафии, как Лаки Лучиано, который 18 июня 1936 года был приговорен к 50 годам тюрьмы.

Как писали в те годы американские газеты, «Рузвельт ввел экономические и другие законы, превосходившие по жестокости законы большевистской России. Однако именно эти методы и помогли Америке не только не скатиться в пропасть, но и вернуть себе былое величие».

Но вернемся к разговору нашего героя с его итальянским другом.

– Сталина давно нет в живых, а его преемники оказались менее талантливыми, чем он, – продолжил свою речь Винчини. – Сталин создал мощную экономику, но она была ориентирована на нужды военного времени. Благодаря ей русские выиграли войну. Однако холодную войну им с такой экономикой не выиграть.

– Но они, кажется, пытаются изменить ситуацию. Когда я был в Советском Союзе, я слышал много лестных слов об их премьере Косыгине, – проявил свою осведомленность Дин.

– Косыгин умный руководитель, и та реформа, которую он затеял в экономике, вещь хорошая, – кивнул в знак согласия Винчини. – Он понимает, что военная экономика должна уступить место мирной, в которую будут вплетены элементы рыночной. А контролировать такую экономику должно государство, как это имеет место у нас в Италии. Здесь государственный сектор превалирует над частным, и государство крепко держит в своих руках основные отрасли производства и банки. У вас на родине, Дин, господствует другой тип экономики: там крупнейшие монополии подчинили себе государство. Наконец, при третьем типе экономики доля государственного и частного секторов одинакова, как, например, в Англии.

– Косыгин, как я понял, склоняется к итальянскому варианту? – спросил Дин, когда его собеседник замолчал, чтобы сделать очередной глоток из своей чашки.

– Судя по всему, да. Он понимает, что если советская экономика не сможет стать конкурентоспособной, то его страну ждет крах. Но, к сожалению, опереться ему в руководстве практически не на кого. Молодежь, которая могла бы подхватить его идеи, оттесняется от руководства.

– Вы имеете в виду Шелепина?

– Я бы не хотел называть кого-то конкретно, а просто констатирую факт: молодых и энергичных руководителей в советском руководстве практически не остается. А без омоложения руководящих кадров невозможно двигаться вперед. А рывок просто необходим, тем более что сама мировая ситуация благоволит к советскому руководству. С конца 50-х годов весь мир с удивлением взирает на его успехи: тут и покорение космоса, и критика культа личности, и активность на международной арене. После этого миллионы людей во всем мире стали с симпатией относиться к России. А после того как ваши соотечественники развязали войну во Вьетнаме, эта тенденция только усилилась. Имея такие козыри на руках, Советский Союз просто обязан выиграть холодную войну. Но в силу упомянутых мною выше причин я боюсь, что он может бездарно разбазарить свои преимущества.

– Но, может, у Брежнева все-таки хватит мудрости не доводить дело до краха, – высказал предположение Дин.

– Мне тоже хотелось бы в это верить, – улыбнулся в ответ Винчини.

Затем, допив свое «эспрессо», он кивнул на чашку Дина и сказал:

– Вы так увлеклись разговором, мой друг, что забыли про свой кофе. А холодный он уже не так вкусен.

– Ерунда, – отмахнулся Дин. – Общение с вами стоит того, чтобы пожертвовать даже бо́льшим, чем чашка «эспрессо».

Дин нисколько не лукавил, говоря подобным образом: общение с Винчини на самом деле очень помогало ему разобраться не только в каких-то сложных моментах марксистско-ленинской теории, но и в тех процессах, которые происходили в мире и в самом Советском Союзе. Винчини был весьма образованным и, главное, недогматичным коммунистом, который не боялся высказывать даже самые нелицеприятные мысли о коммунистическом движении. Дину последняя черта нравилась особенно, хотя не все выводы Винчини он понимал и разделял. Однако, когда однажды Винчини обратился к нему с просьбой написать песню, посвященную приближающемуся юбилею, 50-летию Октябрьской революции, Дин с удовольствием согласился это сделать. Его даже не смутило заявление Винчини, что он не гарантирует, что эту песню в обязательном порядке опубликует на своих страницах газета итальянских коммунистов «Унита».