Читать онлайн «И штатские надели шинели». Страница 66

Хабиб немедленно вскочил, торопливо оделся и побежал заводить старенькую, видавшую виды "эмку". Машина с шумом вылетела из небольшого школьного двора на просторный, безлюдный вечерний проспект.

Город по-прежнему был затемнен. Поэтому ехали мы медленно, осторожно. И у меня было достаточно времени, чтобы снова обдумать, взвесить все, что узнал от Колобашкина, увидеть свой город в новом облике.

...Константин Владимирович нравился нам своим ровным характером. Замечания он делал в тактичной форме, порой как бы полушутя.

- А я уже хотел объявить розыск, - пошутил он, увидев меня.

- Задержался в райкоме, товарищ комдив...

- Ладно. Ничего особенного за это время не произошло. Только вот это... - И он поспешно вручил телефонограмму.

Я пробежал глазами короткий текст: меня откомандировывали в распоряжение начальника политотдела 67-й армии.

Тем временем комдив соединился с членом Военного совета армии и попросил разрешения задержать меня на некоторое время в дивизии. По отрывистым репликам Введенского я понял, что он получил согласие, и, не скрою, я обрадовался этому. Константин Владимирович вызвал своего вестового и приказал принести нам ужин. Тут только я осознал, что страшно проголодался: с утра ничего еще в рот не брал. За ужином комдив без дальних предисловий сказал:

- Нам с тобой и всему командно-политическому составу предстоит потрудиться в поте лица. Поставлена важная задача - психологически настроить людей на наступательный бой. А это не так-то легко: привыкли к обороне. Хотелось бы в связи с этим высказать кое-какие соображения.

И выразил их очень лаконично:

- Главное - вызвать у бойцов наступательный порыв, убедить, что в наступлении безопаснее, чем в обороне, ибо не противник навязывает тебе условия боя, а ты ему.

Мы составили план действий и наметили сроки его осуществления. Я уже собрался было уходить, как вдруг заметил на рабочем столе комдива пожелтевшую фотографию человека в незнакомой мне военной форме.

Перехватив мой взгляд, Константин Владимирович поспешил пояснить:

- Это командир дивизии, у которого я был советником во время гражданской войны в Испании.

- Любопытно, - вырвалось у меня. - И долго вы там были?

- Не так уж долго. Всего десять месяцев... - Он встал и закурил: - В Испанию я попал неожиданно. Отбирали туда строго и только добровольцев. К тому времени я уже прослужил в армии больше двадцати лет, ходил в чине капитана... До Парижа добирались поездом, через Германию и, конечно, в гражданских костюмах. Иначе было нельзя. Париж встретил нас холодно. Французское правительство, возглавляемое Леоном Блюмом, как вы знаете, проводило политику "невмешательства". По инициативе Блюма было подготовлено и в Лондоне послами двадцати семи европейских стран подписано соглашение, запрещавшее этим странам предоставлять воюющим сторонам в Испании оружие. Но Германия, Италия и Португалия грубо нарушили взятые на себя обязательства и продолжали снабжать Франко военными материалами. В этих условиях республиканское правительство Испании вернуло себе право закупать оружие за границей. Продавали, разумеется, его и мы...

Константин Владимирович потушил недокуренную папиросу и стал расхаживать взад-вперед по большой, почти пустой комнате, в которой, кроме письменного стола и нескольких стульев, ничего не было.

- Меня и еще несколько командиров Красной Армии направили в Испанию, когда война там была в разгаре. В Париже мы просидели с неделю. Французское правительство отказало нам в транспорте и не гарантировало безопасность переезда через франко-испанскую границу. Пришлось искать проводников среди частных лиц. Разумеется, нашли. Кстати, не без помощи официальных французских лиц. Согласился перебросить нас в Каталонию за очень крупную сумму летчик гражданской авиации. Самолет у него был старенький, фюзеляж сколочен из фанеры. Он оказался искусным пилотом и, видимо, перелетал границу не впервые. Трасса ему была хорошо знакома. Летел он низко и уверенно. Посадил свою машину на военном аэродроме приграничного городка Херона очень аккуратно, и мы сразу попали в шумную толпу каталонцев...

За событиями гражданской войны в Испании я, как и все советские люди, следил по газетам. А вот разговаривать с кем-нибудь из ее участников не приходилось. Поэтому я весь обратился в слух, а на память невольно пришли облетевшие весь мир слова Долорес Ибаррури: "Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!" - слова, ставшие паролем несгибаемых, непокоренных борцов за правое дело не только я Испании.

- Я рассчитывал, - продолжал между тем комдив, - что меня направят в какую-нибудь из интернациональных бригад, которых к тому времени там было немало. Ведь добровольцы-антифашисты прибыли в Испанию из пятидесяти четырех стран. Увы, расчет мой не оправдался. Меня назначили ни больше, ни меньше как советником к командиру анархистской двадцать седьмой дивизии, насчитывавшей двадцать две тысячи штыков. Об анархистах я имел довольно смутное представление. Видел их лишь в кинофильме "Выборгская сторона" с Михаилом Жаровым в главной роли. Такое назначение встревожило меня. Ведь анархисты не признают никаких авторитетов. Отвергают дисциплину: не раз самовольно снимались с боевых позиций. Сильной стороной их была неожиданная, стремительная и шумная психическая атака. Этих атак страшились не только фалангисты, но и марокканцы. Так что, с этой точки зрения, воевать вместе с ними было даже интересно.

- А как же анархисты относились к вам, посланнику Красной Армии, привыкшему к строгой дисциплине?

- Как ни странно, - ответил на мой вопрос комдив, - с уважением и доверием. Они знали, что наша страна горячо поддерживает республиканцев и желает им победы. А я, давая им советы, никогда не задевал их самолюбия, стремился быть в гуще масс, среди рядовых воинов. Это им нравилось и ценилось ими. Нередко из-за внешности они принимали меня за своего, за испанца. Когда же узнавали, что я русский, то приходили в восторг и громко кричали: "Брависсимо!"

Во главе мятежников в Испании, как вы знаете, стояли фашисты. Следовательно, и методы, которые они применяли против республиканцев, были фашистские - коварные и жестокие. Еще тогда они раскрыли свое подлинное лицо, не щадя даже мирное население. Фашисты специально устраивали кровавые нападения на жителей селений, поддерживавших коммунистов. По этим селениям стреляли из орудий так же, как по укрепленным рубежам, - прямой наводкой, зачастую картечью... По-моему, все самое худшее, нечеловеческое, что породил империализм, вобрал в себя фашизм.

Константин Владимирович Введенский был прав. Мы, ленинградцы, на себе испытали, что такое фашизм. Тогда в Ленинграде у всех были свежи в памяти зверства фашистов в старинной русской крепости Шлиссельбурге. Тысячи шлиссельбуржцев гитлеровцы угнали на каторгу в Германию. Захватив город-крепость, построенный еще Петром Первым, они учинили там разбой, превратили город в развалины. За малейшее нарушение установленного "порядка" фашисты расстреливали без суда и следствия. В Шлиссельбурге погибло немало ни в чем неповинных людей. Так же фашисты поступали и с сельским населением. Вот как описывала "Ленинградская правда" расправу над семьей колхозника: "Их вывели под конвоем. Впереди шел шестидесятилетний Алексей Ананьев из деревни Люта, за ним его несовершеннолетний сын Георгий, сзади - жена Анисья и невестка Мария. Недалеко от того места, где неделю назад был сброшен под откос вражеский эшелон, их поставили рядом и расстреляли".