Читать онлайн «Политическая и военная жизнь Наполеона». Страница 15

Глава 3

Переход через Тальяменто. Дела при Тарвисе, Неймарке и Гундсмарке. Первоначальные условия мира в Леовене. возмущения в Венеции, Генуе и Вальтелин. Переговоры в Удине, или в Пассерино. Морская война, сражение при мысе св. Викентия. Англичане берут тринадцать. Неудачные покушения их против Тенерифе и Порто-Рико. Возмущения на английском флоте. Питт посылает Малмсбери в Лилль. Внутреннее положение Франции. 18 фруктидора. Переговоры, приближавшиеся к концу, прерваны ошибкою Директории. Бонапарт берет на себя заключение Континентального мира, в противность данных ему инструкций. Выгоды Кампо-Формийского мира. Морское сражении при Кампердюйне. Раштадтский конгресс. Возвращение Бонапарта в Париж. Приготовления к египетской экспедиции. Вторжение в Рим и Швейцарию.

Блестящая победа при Риволи, взятие Мантуи, освобождение Корсики от англичан, мир с Римом и Неаполем, и, наконец, приближение сильных подкреплений ко мне совершенно изменили положение дел в Италии. Упрочив мои завоевания в этой стране, я хотел заставить трепетать австрийского императора в собственной столице его. Дивизии рейнской армии, прибывшие в течение марта месяца, усилили мои войска до 75 000 человек, из которых я должен был оставить около 20 000 в крепостях и для наблюдения за южной частью полуострова. С остальными войсками я двинулся вперед. Директория предписала Моро перейти Рейн в Келе, чтобы содействовать мне; а Гошу, по преобразовании Самбро-Маасской армии, снова двинуться с нею на Майн. Венский кабинет имел также мысль сделать Италии театром главных военных действий; но эта мысль родилась только после взятия Келя эрцгерцогом Карлом, и разбития Альвинци при Риволи. В середине января эрцгерцог, уже прославившийся одною, отлично выполненною кампаниею, был послан против меня с тремя отборными дивизиями. Я встретил, наконец, достойного противника.

Последние успехи сделали наше положение столь же прочным, сколь до сих пор оно было шатко и ненадежно; однако же я не забывал, что сардинский король не был еще нашим союзником, и при малейшей неудаче мог сделаться врагом. Я несколько раз побуждал директорию предложить ему самые выгодные условия, чтоб склонить его вступить с нами в оборонительный и наступательный союз; наконец я решился сам заключить договор такого рода и подписал его 16-го февраля с графом Бальбо(1) в Болонье; но директория, употребляя во зло свои права, не утвердила его, и поручила это дело генералу Кларку, находившемуся тогда в Турине. Переговоры с министром Дамианом Приоккою, кончились только 8-го апреля, когда Леобенское перемирие делало их уже не нужными; но директория их также не утвердила.

Если бы мы вовремя получили 10-тысячное подкрепление пьемонтцев, наша армия, с дивизиями Бернадотта и Дельма, возросла бы до 90 тысяч, и тыл наш был бы обеспечен; во всей Италии, по крайней мере, до Эча, у нас были бы только союзники. Оставалась одна Венеция, беспокойный дух которой мог еще нас тревожить. Война опустошала ее владения на твердой земле, и народ, восстановленный против нас, ожидал только знака к восстанию.

В Брешии и Бергамо было много приверженцев демократии, и они произвели возмущение, требуя присоединения этих двух городов к Ломбардии. Это случилось в то самое время, когда я готовился проникнуть во Фриуль. Восстание это, произведенное генералом Ландрие(2), было скорее делом агентов Директории, нежели моим собственным; но оно содействовало моим планам, и я не препятствовал ему. Причина была ясна: если демократы восторжествуют, то они усилят мое войско; если же падут, то мне представится повод действовать против дурно расположенной к нам олигархии. Я дорожил удержанием за нами Италии. Я привязан был к Франции, но не забывал своего итальянского происхождения, моей любимой мечтой было восстановление народа, богатого столь великими воспоминаниями; но чтобы при заключении мира заставить Австрию согласиться на уступку Ломбардии, требуя от нее в тоже время и Бельгию, нужно было дать ей достаточное вознаграждение за одну из этих земель. Подавая нам предлог к неприязненным действиям, Венеция сама обрекла себя в жертву нашей политики.

Иго Венеции было не так тягостно для народа, как для высших сословий подвластных ей областей. Нет ничего нелепее, как преобладание одного города над целым народом, если управление не разделено между этим городом и высшим сословием других частей государства; такая олигархия, как в Берне и Венеции, ненавистна, тягостна. Единственная благоразумная форма республики, где республика уже существует — есть правление аристократическое, подобное тому, какое было в Риме, когда все латины получили право гражданства. Если бы венецианский сенат заблаговременно предложил 30 сенаторских мест лучшим дворянским домам Брешии, Бергамо, Вероны, Виченцы, Падуи и Тревизы, мы не имели бы никакого влияния на жителей этих областей. Но вместо того, чтобы благоразумною уступчивостью отстранить грозу, он принял меры другого рода; возмутил жителей гор окрестностей Сало против Брешии и поддерживал их войсками генерала Фиораванти. Дошло до кровопролития; бунтовщики взяли Сало; но патриоты, с помощью наших войск и цизальпинцев, снова отняли город. В то же время сенат набрал и вооружил от 8 до 10 000, усилил свое войско, и снаряжал грозную флотилию для прикрытия лагун Венеции.

В нашем положении нужно было или привлечь Венецию на нашу сторону, или заставить ее бездействовать. Сенат прислал ко мне Пезаро для объяснений, касательно беспорядков в Брешии. Я старался убедить его в том, как необходимо Венеции принять наш союз, изменив несколько правление, и даже дал ему почувствовать, как опасно ей перейти на сторону наших противников, объяснив, что ранее двух недель я вытесню австрийцев из Фриуля и займу Каринтию.

Но решение сената было уже принято. Он слишком ненавидел нас, чтобы согласиться вступить в союз; но слишком боялся и нас, и влияния венского кабинета, чтобы перейти на сторону Австрии. Он выказал только храбрость труса, приготовляясь к обороне, и обещая поддерживать до последней крайности права нейтралитета. Но этим трудно было обмануть меня, потому что с обеих сторон взаимная вражда была слишком велика: Венеция сохранила бы нейтралитет, пока я оставался бы победителем; одно сомнительное дело в Норических Альпах, и 20-тысячная венецианская армия, усиленная ополчениями поселян, напала бы на наш тыл, уничтожила бы наши депо, и отрезала бы нам отступление.

Это положение дел не тревожило бы меня, если бы Директория закончила переговоры с сардинским королем, потому что тогда я мог бы принудить Венецию к бездействию, оставив против нее 10 или 12 тысяч; но Туринский двор требовал, чтоб ему уступлена была хотя бы часть Ломбардии; а Директория не хотела связать себя; потому что в таком случае она должна была поставить уступку этой области непременным условием мира с Австрией. Напрасно Директория затруднялась этим: подобная статья договора всегда бывает условна; невозможного сделать нельзя; и если бы Австрия изъявила упорное несогласие, мы могли дать вознаграждение Сардинии из завоевании наших на правом берегу По.