Читать онлайн «Генерал В. А. Сухомлинов. Воспоминания». Страница 44

Перемышль, Львов, Новогеоргиевск, Ивангород, Брест, Ковно, Антверпен – в настоящую войну, Порт-Артур – в японскую, Каре, Никополь, Рущук, Варна, Шумла, Адрианополь – в турецкую, – все эти крепости долговременного типа, выстроенные заранее и поглотившие громадные суммы денежных средств, назначения своего не выполнили. Возникшие же укрепленные позиции во время кампании в 1877 году под Плевной и под Верденом и Ковелем в текущую войну, там, где они, по ходу операций, могли принести пользу, оказали громадное влияние на ход военных действий. В 1871 году крепость Мец сыграла роль ловушки для армии Базена, который вошел под прикрытие фортов этого укрепленного пункта и вынужден был положить оружие с падением крепости…

Уже в 1908 году мне было ясно, насколько мы отстали в деле технических усовершенствований по сравнению с другими армиями, в которых они давно нашли применение.

Отчасти это объяснялось скаредными средствами, отпускаемыми на это Военному министерству, но недоставало главного – уверенности в несомненной необходимости и применимости новшеств в войсках. В армии, например, не было ни одного автомобиля. Когда я об этом доложил военному министру, заявив о необходимости введения их в войска, он разрешил мне приступить к выполнению этой задачи и прибавил с улыбкой: «Но вы должны сами, Владимир Александрович, доложить об этом Военному совету».

Его улыбку я понял, когда в действительности появился в Военном совете для защиты своего предложения. Перед решением вопроса по существу необходимо было предварительно устроить испытание, собрать опытные данные о применимости того или иного образца для наших дорог.

С этою целью необходимо было приобрести около 20 автомобилей различных фабрик исключительно для проведения опыта. Все это было изложено в докладе, но каково было мое изумление, когда некоторые члены совета высказались в том смысле, что этот «сложный и хрупкий инструмент» для нашей армии неприемлем: армия нуждается в простых повозках на крепких осях!

Что ж, история повторяется. Перед крымской кампанией тот же Военный совет обсуждал вопрос о перевооружении армии вместо кремневого – пистонным ружьем. Но и тогда члены совета, находившие, что для грубых солдатских рук такая микроскопическая вещь, как пистон, непригодна, протестовали против такого новшества.

К числу противников автомобилей принадлежал и генерал Генерального штаба Скугаревский, служивший со мной в штабе гвардейского корпуса. Он настойчиво советовал, чтобы мы сначала решили, какого именно образца будет введен автомобиль (что при тогдашнем состоянии техники было бы чистейшей азартной игрой), и требовал к тому же, чтобы во избежание излишнего пользования автомобилями их держали под замком.

В конце концов автомобили были куплены у различных фирм и под арестом их не держали. Они послужили основанием для развития автомобильного дела, плодотворным результатам и широким размерам которого, при ничтожных средствах для этого, Главное управление Генерального штаба обязано энергии и специальным познаниям молодого генерала Петра Ивановича Секретева.

Незадолго до моего назначения военным министром, в марте 1909 года, в Царском Селе под председательством государя состоялось совещание по поводу аннексии австрийцами Боснии и Герцеговины, причем генералу Редигеру поставлен был вопрос о готовности нашей армии к активным действиям.

Ответ был отрицательный, а на вопрос министра юстиции И.Г. Щегловитова, в какой мере вооруженные силы наши способны в оборонительном смысле для защиты от вторжения в наши пределы, генерал Редигер точно так же категорически заявил, что они совершенно небоеспособны! Испуг собравшихся не стоит и описывать. Из объяснений Редигера оказалось, что японская война истощила всю материальную часть, которую не смогли пополнить, а проведенное без предварительных предупреждений сокращение сроков службы и одновременная демобилизация совершенно расстроили кадры войсковых частей, которые, при этом в таком слабом по составу комплекте, были из пограничных округов в значительном числе командированы по требованию гражданских властей во внутренние округа.

Это положение дало Государственной думе если не право, то все-таки возможность резко критиковать состояние армии. Она, может быть, этим принесла бы даже некоторую пользу, если бы большинство ее ораторов серьезно отнеслось к делу, а не критиковало армию в партийных интересах или даже в целях свержения самодержавия.

Эти опасные совпадения имели место и в высших военных кругах Петербурга, у одних – вследствие чистейшей апатии, у других – из слепого честолюбия без надлежащего достоинства.

Как великий князь Николай Николаевич, так и генерал Поливанов заручились поддержать известных думских ораторов, рассчитывая таким путем проводить свои личные интересы, не считаясь с тем, будет ли таким экспериментом осквернено их собственное гнездо или нет.

Подобная совместная игра этих сил привела к падению Редигера и моему назначению на его место как раз в ту минуту, когда генерал Поливанов надеялся сам стать военным министром и когда Николай Николаевич прочил третьего кандидата – Н.И. Иванова.

Обвинения в Думе, вместе с признанием военного министра в Совете, обрисовали задачу, выпавшую на мою долю: я должен был восстановить бодрый дух русской армии, которая, казалось, находилась в глубоком наркозе, и разбудить ее для новой жизни!..

Четыре драгоценных года были потеряны зря, без всяких признаков к тому, чтобы хоть что-либо было предпринято для оздоровления армии. Нигде не было никаких следов даже намечаемого впредь известного направления к продуктивной работе. При катастрофически неблагоприятной для России обстановке на мою долю выпала тяжелая задача – и это была моя историческая миссия!

Вот те условия, при которых государь вручил мне пост русского военного министра.

В исторически важный для России момент я принял должность военного министра. Русская внешняя политика находилась на распутье, но государство из-за последствий японской кампании и внутренних потрясений находилось в состоянии паралича.

Зима 1908–1909 годов протекла целиком под впечатлением кризиса на Балканах, закончившегося присоединением к Австрии Боснии и Герцеговины. Этим раскрыта была активность нашего главного противника, которая в таком угрожающем виде нам еще не представлялась. Вместе с тем выяснилась и наша политическая слабость, вследствие столь ярко обрисовавшегося расстройства наших вооруженных сил, что у каждого патриота выступали на глазах слезы.