Читать онлайн «Генерал В. А. Сухомлинов. Воспоминания». Страница 39

В Киеве образчиком такого отрицательного назначения был генерал Новицкий, к которому Драгомиров относился совершенно справедливо с презрением. Это был патентованный «жандарм-доносчик», из любви к искусству собиравший сплетни, которые служили ему материалом для доносов, когда по существу не о чем было доносить и проявлять усердие. Ремесло это вошло до того в плоть и кровь его, что Новицкий даже в отставке не мог обходиться без доносов, но преимущественно, конечно, анонимных, даже правильнее – полуанонимных, так как характерный почерк выдавал автора. Именно подобного свойства люди, как Новицкий, составили незавидную репутацию корпусу жандармов, несмотря на то что в его рядах было много людей, заслуживающих уважения и правильно понимавших назначение этого учреждения, снабженного исключительными полномочиями.

Мне передавали, что на каком-то большом обеде, во время закуски, генерал Новицкий подошел к Драгомирову с рюмкой в руках, чтобы выпить за его здоровье.

Михаил Иванович с улыбкой добродушно на это ответил: «Пьете за мое здоровье, а потом донесете кому следует, что командующий пьянствует».

Новицкий об этом действительно доносил.

Опасная сторона полномочий, предоставленных корпусу жандармов, заключалась в том, что для осуществления идеальной мысли пришлось иметь дело не только с не идеально чистым личным составом, но и зачастую с людьми с сомнительной репутацией. Людей с таким благородным характером, как генерал Джунковский, который некоторое время стоял во главе корпуса жандармов, было немного.

Первоначально, при разделении Третьего отделения, при императоре Александре II образован был корпус жандармов в виде органа для надзора за деятельностью чиновников и офицеров, состоящих в роли начальников. Чины этого корпуса должны были ограждать подчиненных от злоупотреблений и превышений власть имущих. Для этого они должны были составлять мнения о характере и жизни чиновников, а так как большинство самих жандармов было далеко не высокой нравственной марки, то они и развивались преимущественно в сторону сыска, совали свой нос в жизнь частных лиц, сколько-нибудь заметных в обществе. Как начальник громаднейшего корпуса офицеров, я находил деятельность жандармов особенно вредной и унизительной.

При большом недостатке офицерского состава мысль о сохранении надежных офицеров в строю вполне понятна. При поступлении и увольнении офицеров приходилось обращать внимание на их политическую благонадежность. Но данные на этот предмет находились не в руках командиров полков, а в жандармских управлениях. Редко когда начальнику части удавалось совершенно доверительно ознакомиться с подлежащим материалом. Мне известны были случаи ухода из полков прекраснейших офицеров, вследствие совершенно недостоверных сообщений Министерства внутренних дел войсковому начальнику о подозрении в принадлежности их к враждебным правительству партиям. Хотя подобные сведения сообщались секретно, но тем не менее они делались известными в офицерском кругу. В результате, при полнейшей неосновательности подозрений, ни в чем не повинные офицеры покидали полки.

Попечение о личной охране высокопоставленных лиц было одним из моментов, более всего способствовавших деморализации корпуса жандармов.

Если это касалось генерала, губернатора или министра по натуре робкого, трусливого, то такой жандарм очень скоро прибирал в свои руки службу и отношения с опекаемым им лицом.

В отношении публики у жандармов не существовало никаких преград. Не было больше оснований, которые препятствовали бы бессовестному полицейскому господину проникать в самые интимные стороны частной жизни людей.

Тем не менее я не имел возможности парализовать вредное влияние жандармов. Требовалась большая реформа всего государственного аппарата, чтобы появилась возможность вовсе отказаться от корпуса жандармов. При этом затрагивалось так много интересов правительственного надзора, что я не видел выхода проведения реформы хотя бы частично и вынужден был работать совместно с этим несовершенным инструментом.

Вместо Куропаткина военным министром назначен был генерал Сахаров, у которого я видел план предстоявшей кампании на Востоке. Вернее было бы назвать это конспектом хода военных действий, в котором Алексей Николаевич детально разработал все периоды кампании, до отдельных эпизодов включительно.

Последовательно, шаг за шагом, он двигался вперед, переносил операции на Японские острова и заканчивал лаконической, эффектной фразой: «Пленение микадо!»

В состав штаба Маньчжурской армии вошел и старший адъютант инспекторского отделения киевского окружного штаба. Вернувшись в Киев по окончании войны, полковник Медер мне передавал, что при отступлении от Мукдена ему пришлось ехать верхом рядом с Куропаткиным. Вспомнив курские маневры, он ему сказал: «Нет со мной Сухомлинова!»

Едва ли я мог быть ему полезен. Драгомиров был прав, находя, что ему нужен не начальник штаба, а именно Скобелев.

По этому составленному на берегах Невы расписанию воевать не пришлось. Об этом я мог судить исходя из того, что мне приходилось сверх всякого расписания отправлять солдат из Киева в Маньчжурию.

После того как ушли 10-й корпус и 3-я стрелковая бригада, я отправлял, как в бездонную бочку, одну сотню за другой, штабы, офицеров и даже целиком весь контингент солдат 1905 года. Это привело к тому, что личный состав у меня совсем расстроился: я вынужден был 16-ротные пехотные полки превратить в 8-ротные.

В полках оказывалось всего по 10–12 офицеров вместо 60.

Что касается обмундирования и снаряжения, то все отправлялось на Восток, все цейхгаузы и склады очистились.

При непрерывно увеличивающемся недостатке личного персонала и нарушении нормальной дислокации могло получиться, например, такое положение войсковой части.

33-я пехотная дивизия была командирована из Киева на Кавказ. Для пополнения киевского гарнизона пришлось перевести полки из других корпусов – Ровно, Дубно и Луцка. Семьи и все имущество 33-й пехотной дивизии оставались в Киеве. В таком же точно положении оказались и полки, переведенные в Киев, весь инвентарь которых остался в местах их постоянного квартирования. Можно себе представить, какая вследствие этого получилась бы путаница в случае мобилизации, если к тому же запрещено было изменять мобилизационное расписание.

В подобном положении находились и многие войсковые части и других округов.

Внутреннее состояние полков было довольно плачевно: ни сапог, ни обмундирования, ни запасов, ни обоза в наличии не имелось. По окончании войны войска принесли с восточно-азиатского фронта значительные экономические суммы, образовавшиеся от довольствия так называемыми «дикими продуктами». Но по настоянию министра финансов последовало распоряжение: в интересах государственного хозяйства суммы эти отнять. Вследствие этого войска не могли уже собственными средствами помочь делу восстановления недочетов. Тяжелые материальные потери требовали пополнения после заключения мира. Из-за политического движения, взбудоражившего страну, исполнение этой задачи крайне затруднялось. Упавший воинский престиж надо было восстановить, если Россия дорожила своим положением сильной державы среди остальных европейских государств.