Читать онлайн «Сквозь всю блокаду». Страница 132

Знают ли прежний Петергоф, что думают о нем девушки-регулировщицы, стоящие сейчас с красными флажками на пустынных улицах?

В западном флигеле — склад амуниции и продовольствия. В комнатах нижнего этажа — огромные груды хлама, в комнатах верхнего — остатки испорченных продуктов продсклада, невыносимая вонь. На стене огромная надпись по-немецки: «Шустер» — груды соломенных лаптей, открытки, листовки. Перед зданием навалом — прессованный фураж, агитбомбы с Геббельсовскими листовками.

Обходим Большой дворец слева. Я фотографирую. К фасаду тянется узкая тропинка, красный шнур: мины. Огромная яма от бомбы. Следов пожара на остатках стен нет. Ни крыш, ни комнат, ни перекрытий, ни стропил — ничего нет. Засыпанные снегом груды камня и кирпича…

Перспектива Самсоновского канала внизу, подобная противотанковому рву, заменяла немцам его. Нижний парк похож на запущенный лес, часть его срублена. Перед провалами окон западного флигеля — бревенчатые укрытия блиндажного типа из вековых лип. Перспективы расходящихся аллей, а вдоль них — новые «просеки». Нигде ни одной статуи, от Самсона — только заснеженный каменный пьедестал.

Пока я с Прокофьевым стоял над Самсоновским каналом перед фасадом дворца, подошли по тропинке генералы, члены Военного совету: А. Д. Кузнецов, А. Н. Кузнецов, Н. В. Соловьев, П. Н. Кубаткин, в шубе — П. С. Попков, за ним майор — порученец А. А. Жданова. Узнав Прокофьева («А, тут и писатели!»), здороваются с нами, пожимают руки. Стоят, смотрят.

— Нет, не восстановить! Придется снести всё! — говорит Попков.

Но я не могу не высказать свое мнение:

— Нет, Петр Сергеевич! Сохранить надо! На вечные времена!

Продолжают смотреть. Соловьев спрашивает меня:

— А что это у вас за книжка?

— Путеводитель, только очень плохой.

Перелистывает молча… Уходят к Нижнему парку, спускаясь по тропке в ямину от бомбы, скользя и помогая друг другу. Мы обходим дворец сзади…

Идем к улице Аврова, где мы, въехав в город, оставили машину. Огибаем разбитые и обезображенные корпуса дома отдыха. Группа моряков на саночках тянет трофейное имущество. Сворачиваем вправо, в парк. Католический костел цел, но запоганен. За ним маленький дворец, пуст, полуразбит, тут были казармы, кухня, склад. Мои трофеи: обрывок немецкой подробнейшей карты района Петергофа да треугольный выпуклый осколок прекрасной вазы, на осколке — синяя птица. Он лежал среди прелых курток, ошметок кованой обуви и концентратов ржаной каши, рассыпанных гитлеровцами при бегстве.

Немецкий указатель «К финскому лагерю». Шесть крестов — еще одно немецкое кладбище. Справа и слева — блиндажи, землянки…

Шофер Терентий Иванович включает мотор, сейчас поедем к другой окраине Петергофа.

Ночь на 26 января. 2 часа 30 минут

Взят Пушкин!

В 10 часов 30 минут утра с корреспондентами Вороновым, Сожиным и фоторепортером «Правды» выезжаю на «эмке» в Пушкин.

Пулковское шоссе. Надолбы, укрепления, сети камуфляжа вдоль шоссе, уже порванные, ненужные. Огневые позиции. Душки увезены вперед. Дворец Советов, издали видны десять огромных дыр от снарядов. Застава на новом месте, километрах в пяти от города. Вокруг видны изрытые поля. Снежный покров почти стаял. Впереди — зубцы остатков Пулковской обсерватории на облысевшей, голой горе, так грустно знакомой защитникам Ленинграда. Под горой уцелел, хоть и изувечен, только портик, превращенный в блиндаж.

Изрытая Пулковская гора похожа на гигантские, покинутые сейчас соты: землянки, огромные блиндажи, траншеи, зигзаги ходов сообщения. Ни следа аллей, дорог, редкие огрызки мертвых деревьев. Руины домов на гребне словно тысячелетние: иззубренные куски стен, причудливые нагромождения кирпичной кладки.

Сразу за Пулковской горой — надолбы, рвы, траншеи, витки спирали Бруно, нагромождения изорванной колючей проволоки. Широко открывается даль — равнина, опустошенная, мертвая. Это недавний немецкий передний край. На несколько километров в глубину вражеской обороны поле распахано нашей артподготовкой первого дня наступления: сплошь воронки и между ними — черные комья выброшенной земли. В этой дикой «вспашке» поле — до горизонта. Кое-где разбитые немецкие пушки, танки, ручное оружие. Всё исковеркано.

Так до Рехколова. Дальше устрашающий потусторонний пейзаж кончается. Уже нет впечатления, что по равнине прошелся исполинский плуг. Поле белеет, но всё еще словно в конвульсиях, в ряби прошедшего по нему боя: те же воронки, те же комья, однако не сплошь, а перемежаясь со снежным покровом, являющим взору немецкие рвы и траншеи, дзоты, землянки и блиндажи. В них сейчас много немцев, но ни одного живого: земля еще не приняла эти оледеневшие трупы гитлеровцев.

От Рехколова к Александровке — много оборонительных сооружений, огневые позиции на буграх, разбитые немецкие танки, искореженные пулеметы и минометы.

Движение по дорогам сегодня уже не густое.

Справа вдали чернеет Воронья гора, впереди виднеется туманная стена парков Пушкина. День пасмурен.

Въезжаем в Александровку, разбитую и разоренную. За эту неделю она дважды переходила из рук в руки. Остатки деревьев торчат из причудливых нагромождений железа. Позади немногих уцелевших домов чернеет «городок» немецких землянок и блиндажей.

Броневые щиты вдоль дороги — бывшие, огневые точки. Взорванный мостик. Волокуши. Грузовики со всяческими трофеями.

Сразу за мостиком и уже до самого Пушкина на дороге, вдоль нее и по всему полю — бесчисленные трупы гитлеровцев, в позах, в каких их застала смерть; в куртках, плащах, валенках и сапогах, выбеленных касках. Кровь на снегу, кровь на дороге.

Трупы наших воинов везде уже убраны…

Машина с трудом пробирается по бревнам, которыми саперы перекрыли взорванные мосты.

Левее дороги снова броневые щитки с отверстиями для автоматов. Далеко в поле — несколько разбитых немецких орудий. Впереди, справа, — разбитый аэродром, металлические скелеты — остовы ангаров. Их осматривают группы наших летчиков.

Слева надвинулись на нас деревья парка. При въезде в Пушкин на воткнутом в землю шесте крашенный белой краской щит, на нем черными буквами объявление:

Внимание!

Запретная зона.

Тот, кто перейдет эту линию

по направлению Ленинграда,

буде Rасстреля без оклика.

Под чертой написано то же мелкими буквами по-немецки. А левее надписи — череп с костями. Фотографирую.

Раскрошенный рваным металлом парк. Черный снег, усыпанный ветками деревьев. Зияющие казармы авиагородка.