Читать онлайн «Русские полководцы XIII-XVI веков». Страница 39

Через всю жизнь Сергий пронес мечту об освобождении Руси от чужеземного ига. В сущности, весь его жизненный путь был посвящен ее осуществлению через снискание монашеским подвижничеством милости Божьей к Русской земле.

17 августа 1380 г. Дмитрий приехал на Маковец. Внезапное появление знатного гостя взволновало монахов. Игумен принял князя с обычным радушием, но без тени подобострастия. Убежденный в равенстве людей перед Богом, он был одинаково приветлив с бездомным странником и хозяином всей Московской Руси.

До поздней ночи просидел Дмитрий в келье у Сергия, рассказывая старцу о своих заботах и тревогах, исповедуясь, как перед причастием. Дмитрий был до конца откровенен с игуменом и высказал заветное: ему нужно было не просто благословение, но и какие-то зримые всем воинам свидетельства того, что великий старец признал борьбу с Мамаем "священной войной". Проводив князя на ночлег, Сергий велел созвать к себе наиболее уважаемых старцев. Глубокой ночью в его келье состоялся монашеский совет…

На следующее утро Дмитрий и его свита присутствовали на литургии, которую служил сам Сергий. День был воскресный, и потому служба отличалась особой торжественностью и продолжительностью. Князь нервничал, спешил назад, в Москву. Однако Сергий уговорил его отобедать в монастырской трапезной, "вкусить хлеба их". Это был не просто жест вежливости. Обед с иноками, за их столом считался своего рода причастием, очищающим от грехов.

Сергий сам подал князю хлеб и соль. Этим двум вещам он придавал особое значение. Хлеб — не только в виде просфоры, но и как таковой — был для него символом самого Иисуса. Он не раз повторял слова Спасителя: "Я есмь хлеб жизни" (От Иоанна, 6, 35). Соль еще с апостольских времен означала благодать. "Слово ваше да будет всегда с благодатию, приправлено солью, дабы вы знали, как отвечать каждому" (1-е Кор., 4, 6). Подавая князю блюдо, игумен произнес: "Хлеб да соль!" Эти слова были его обычным благословением (24, 194). Князь встал и с поклоном принял блюдо.

После трапезы Сергий окропил Дмитрия и его спутников святой водой. Осенив князя крестным знамением, он громко, так, чтобы услышали все, воскликнул: "Пойди, господине, на поганыа половци, призывая Бога, и Господь Бог будет ти помощник и заступник!" Потом, наклонившись к князю, Сергий добавил тихо, так, чтобы слышал он один: "Имаши, господине, победита супостаты своя"* (9, 146)

Игумен подозвал к себе двух иноков. Князь узнал обоих: боярин Андрей Ослябя, ушедший спасать душу на Маковец, и недавно принявший монашеский постриг молодой Александр Пересвет.

Дмитрий с недоумением смотрел на одеяния иноков. Оба были облачены в "шлем спасения" — островерхий кукуль с вышитым на нем крестом. Это был "образ великой схимы". Князь знал, что Сергий не любил давать своим инокам схимы, избегая любого признака неравенства между братьями.

Обращаясь к Дмитрию, Сергий сказал: "Се ти мои оружницы"* (9, 146). И тут князь понял все. Эти два инока и есть то зримое свидетельство благословения, которое он вчера просил у старца. Старец постриг их в великую схиму, и теперь, верные иноческому послушанию, они готовы были следовать за князем на битву. По понятиям иноков схима символизировала доспех, в котором монах выходил на бой с дьяволом.

Дмитрий понял, как много дал ему Сергий в лице этих двух иноков. Пересвет и Ослябя — люди не безвестные. Увидев их, каждый сразу догадывается, кто послал их с княжеским войском. А их необычное одеяние без слов доскажет остальное.

Великий князь осознал и то, как трудно далось это решение старцу, какой подвиг самопожертвования совершил он в эту ночь. Сергий не только посылал своих духовных детей на смерть, но также совершал прямое нарушение церковных законов. Четвертый Вселенский собор в Халкидоне постановил: монах не должен вступать в военную службу. За нарушение этого запрета он подвергался отлучению от церкви. Принцип иноческого послушания перекладывал этот грех на плечи игумена, благословившего своих монахов на пролитие крови. Посылая иноков на битву, Сергий рисковал собственным спасением души.

Низко поклонившись, Дмитрий поцеловал руку игумена, потом выпрямился, глянул в синие, чуть поблекшие от времени глаза Сергия — и, стремительно повернувшись, пошел к воротам. Там, за оградой, его уже ждала собравшаяся в дорогу свита. Стремянный держал наготове княжеского коня. Легко вскочив в седло, Дмитрий с места пустил своего застоявшегося жеребца широкой рысью.

Когда Сергий вышел за ворота, небольшой отряд уже скрылся в заросшей тальником ложбине. Но вот вдали, на взгорье, появилась фигура передового всадника. Статный, в развевающемся на ветру алом плаще, на снежно-белом коне, Дмитрий удивительно похож был в этот миг на святого Георгия-змееборца, каким его обычно изображали русские иконописцы. Привстав на стременах, князь издали помахал на прощанье рукой и, хлестнув коня, окончательно скрылся из глаз…

Благословение великого старца, несомненно, укрепило доверие московского простонародья к своему князю, решимость ополченцев насмерть стоять под стягом внука Калиты. Авторитет радонежского игумена позволил высоко поднять знамя "священной войны".

Глядя на монахов-воинов, каждый вспоминал известное изречение апостола Павла: "Если Бог за нас, кто против нас?" (Римлянам, 8, 31). Эти слова вселяли надежду, укрепляли малодушных. Не случайно в середине века их часто писали на лезвиях клинков, на медных боках колоколов.

Далеко не все литературные произведения, посвященные Куликовской битве, сохранили рассказ о поездке князя Дмитрия к Сергию. Это позволяет некоторым историкам оспаривать достоверность события. По их мнению, легенда о Пересвете и Ослябе была создана церковными писателями первой половины XVI в.

Такое суждение, основанное на цепи спорных умозаключений и предположений, нельзя признать убедительным. "Забывчивость" источников в данном случае вполне понятна: большинство древнерусских писателей были церковными людьми. Участие монахов в битве представлялось им чем-то странным, противозаконным. Оно было понятно и необходимо именно в те особые, необычные дни, предшествовавшие великой битве. Но как только забылась сама атмосфера "священной войны", присутствие монахов в войсках князя Дмитрия стало казаться церковным книжникам неуместным. Переписывая старые летописи, они опускали этот необычный сюжет. Только произведения фольклорного, светского характера — "Сказание о Мамаевом побоище" и "Задонщина" — сохранили с разной степенью полноты сообщение о монахах-ратоборцах.

20 августа 1380 г. московские полки выступили в поход. Этому предшествовал торжественный молебен в Успенском соборе, посещение князем могил предков в храме Михаила Архангела. Путь русского войска лежал на юг. Там, в верховьях Дона, неторопливо передвигался со своей армией Мамай, поджидавший идущего ему на помощь Ягайло.