Читать онлайн «На крыльях победы». Страница 36

Как потемнели лица моих товарищей, какой яростью горели их глаза! Я понимал их чувства, угадывал их мысли, потому что о том же думал и сам: «Никакой пощады врагу, потерявшему человеческий облик! Смерть создателям Майданека и Освенцима! Отомстим за пепел человеческий, устилающий землю вокруг нас!»

На берегах Вислы закипели кровопролитные затяжные бои. Они шли и на земле и в воздухе. Фашисты цеплялись за каждый бугорок, за каждый кустик, зарывались в ямы, прятались в свои стальные «крабы» — металлические передвижные доты на одного-трех человек. В воздухе фрицы использовали каждое облачко, непрерывно меняли свои приемы, дрались с отчаянием. Недалеко за их спиной уже была Германия, и они боялись нашего прихода. Фашисты судили по себе и были уверены, что советские воины станут так же бесчинствовать на германской земле, как они на нашей.

Немцы во что бы то ни стало пытались очистить от наших войск Сандомирский и Предваршавский плацдармы, но это им не удавалось. Наша штурмовая авиация «обрабатывала» фашистов, а мы оберегали своих летчиков от немецких истребителей, которые рвались к штурмовикам, как сумасшедшие.

Наш полк разместился на убранном поле вблизи какого-то графского имения. К имению вела дорога, обсаженная яблонями, под ними мы маскировали самолеты. Когда запускали моторы, на нас буквально сыпался яблочный дождь. Спелые плоды стучали по плоскостям, попадали в кабины. Много у нас по этому поводу было шуток. Вылетая на задание, мы сначала проходили низко над передним краем наших войск. Солдаты приветствовали нас, подбрасывали фуражки, пилотки, размахивали автоматами, а мы им отвечали покачиванием крыльев. Когда же мы появлялись над немецкими окопами, там поднималась паника. Фашисты прятались, забивались в щели, и лишь немногие пытались вести огонь.

Помню, как-то мы громили колонну автомашин с боеприпасами. Многие машины горели, некоторые старались удрать, свернув с дороги. Но их настигали наши снаряды. Машины взрывались, разлетались в щепки. Гитлеровцы разбегались, кто куда мог. Вдруг совершенно неожиданно с нескольких машин заработали зенитки. Хотя они были малокалиберные, но огонь вели такой прицельный, что нам пришлось остерегаться. Только после нескольких заходов удалось заставить их замолчать.

Вернувшись из полета, мы с Бродинским решили поближе познакомиться с графской жизнью.

— Никогда не видал живого графа, — шутил Витя.— Он почему-то представляется мне высоким, тощим и обязательно с моноклем в глазу.

И вот мы возле узорчатых чугунных ворот под красивой кирпичной аркой. От нее идет широкая, обсаженная деревьями и декоративным кустарником аллея прямо к подъезду белоколонного двухэтажного дома. Широкие ступени ведут к зеркальным дверям. Слева от дома раскинулся большой фруктовый сад. Деревья буквально усыпаны спелыми грушами, яблоками, сливами; справа огромный фонтан со скульптурой Нептуна, держащего на плече рог. Из него, очевидно, должна была бить струя воды, но сейчас в роге желтели занесенные ветром листья.

У подъезда, как огромный торт, — клумба с яркими цветами. Бродинский со злостью заметил:

— Вот это да! Живут графы! Слушай, Вовка, а сколько надо людей, чтобы все это обработать, за всем ухаживать? Или граф с графиней сами в фартучках здесь трудятся, а?

Я молчал и думал. Везде, где прошла война, остались развалины, запустение, пожарища. Тут же ничего не напоминало о войне. Видно, граф пришелся по душе гитлеровцам, если они так оберегали это имение, а хозяева имели возможность в таком образцовом порядке содержать его.

Я сказал об этом Бродинскому. Он выругался:

— Знаешь, к черту изучение графской жизни! Айда в полк, а то меня стошнит от этого райского уголка. Так и кажется теперь, что эти цветы растут на могилах наших людей. Пошли!

Он первый направился к выходу. А я не успел сделать и шага, как меня окликнул девичий голос:

— Пан офицер, пан офицер!

Мы обернулись. К нам спешила девушка лет двадцати, в таком нарядном шелковом платье, каких я не видел на наших девушках уже несколько лет. Волосы были уложены в замысловатую прическу. С холеного лица смотрели продолговатые темные глаза. Девушка говорила с легким акцентом:

— Пан офицер, графиня просит вас на чашку кофе.

— Благодарим вас, но мы очень спешим, — ответил я.

— Графиня просит панов русских офицеров сказать своим солдатам не брать яблок и груш в саду. — Тонкой рукой девушка указала в сторону сада и добавила: — Сломана веточка...

— Хорошо, — сердито перебил ее Бродинский, — целы будут ваши яблоки. Пошли, Вовка!

Он резко повернулся и зашагал к воротам. Я молча кивнул полячке и поспешил за ним. Бродинский долго молчал. Я никогда не видел его таким мрачным, задумчивым и, положив ему руку на плечо, пошутил:

— Видно, эта панночка надкусила твое сердце, как яблочко.

— Иди ты! — сбросил Бродинский с плеча мою руку. — Ты хорошо разглядел эту... мимозу? Ее война не тронула. Ее немцы оберегали. Ишь, в каком платьице! А на руках маникюр. Наверное, фашистские офицеры целовали с почтением эту ручку, — у Бродинского перехватило дыхание. — А как фрицы поступали с нашими, советскими девушками? А как живут наши девчата все годы войны, во что одеты?

Вернувшись в полк, я доложил Армашову о нашей прогулке. Он пожурил нас за визит к графам, а по полку отдал приказ не трогать в саду фруктов — все имение будет теперь принадлежать польскому народу.

Так и не состоялось наше знакомство с представителями «великосветского общества». Узнали мы только, что молодой граф служил в эсесовских войсках и все имение во время войны находилось под покровительством гитлеровских наместников. Позднее в этом имении создали дом отдыха для трудящихся...

Через несколько дней я был направлен за получением новых самолетов в город Н. Там на аэродроме кто-то вдруг крепко обхватил меня сзади и так сжал, что я завопил:

— Какой это медведь кости мне ломает?

— Узнаешь? — Меня отпустили, я обернулся и увидел Пронина. Того самого Петра Пронина, который еще в Хабаровске на осоавиахимовском аэродроме поразил наше юношеское воображение своим «летным» видом, а потом порекомендовал нам вступить в аэроклуб. Как это давно было!

— Выздоровел? — Я был искренне рад возвращению Пронина в строй, — он же, так сказать, мой крестный отец в авиации.

— Здоров, как дуб! — Пронин развернул плечи. — Скорей бы за штурвал, скорей бы в бой. Ведь летают еще мои фрицы, ждут меня.

— Ждут, — кивнул я. — Твоих мы не трогали.

— Понимаешь, — понизил голос Петр, — очень хочется в свой полк. Пока лежал в госпитале, все время о вас, чертях, мечтал, как будем вместе бить немцев над их территорией.