Читать онлайн «Там, где трава зеленее». Страница 11

Интересно, куда его потянет, когда он пройдет этот путь порока до конца? Скорей всего, он нежно полюбит девочку с тоненькой шейкой и прозрачной кожицей и месяца через два нежной любви начнет потихоньку ее развращать. Гос-по-ди-и-и!!!

Как любой женщине, у которой нет альтернативы, мне трудно расстаться с моим единственным мужчиной, даже осознавая, что он — стареющий развратный козел. Похотливый, грязный.

Иногда мне его жалко. Иногда он мне противен. Иногда я думаю, что он болен психически. А иногда я начинаю надеяться, что ему это все надоело — он дает мне повод так думать. Он становится просто нежным и чутким. И именно в эти месяцы любви, а не секса он умудряется влезь так глубоко в мое существо, что порой мне кажется — я наполнена им, его запахами, его голосом, его мыслями… Им, им, им… И когда он вдруг, в самый, самый неподходящий момент, в момент моей открытости и нежности вдруг выдирается наружу из меня — я остаюсь пустая и разорванная. Он не составляет себе труда ни предупредить меня о катапультировании, чтобы я хотя бы собралась, ни сделать это аккуратно. Он просто разрывает живую ткань и уходит.

Уходя в то утро, он попытался дунуть на прощание мне в ухо, но, увидев мои глаза, поцеловал воротник скромной блузки, которую он попросил меня надеть в середине мероприятия.

— Я позвоню завтра!

Таким тоном говорят новые знакомые, которые хотят продолжить общение. То есть не то что «я, может, еще тебе позвоню когда-нибудь», а «завтра позвоню!». Я замерла. Виноградов засмеялся и ушел.

— Мам, наверно, зря мы сажали тюльпаны осенью на даче, — вдруг сказала вечером Варька и напустила полные глаза слез.

— Почему зря, Варюша? Ты что, малыш?

Она пожала плечиками:

— Я чувствую… что мы никогда с тобой их не увидим…

Это точная копия моих высказываний: грустная сентенция на основе ощущений. Но она говорила это искренне.

Я весь вечер нервничала, мне было неприятно вспоминать нашу встречу, я не знала, что я скажу Виноградову, когда он позвонит. Я подумала — не отключить ли телефон, но не стала. Потом я стала все-таки ждать его звонка, потому что мне хотелось как-то донести до него, что мне не просто даются все его фантазии. Сказать, что они вызывают у меня некоторое напряжение. Напомнить, что такое можно делать или за большие деньги, или по большой любви. И вероятно, глупости.

К двенадцати часам я ощутила, что мне холодно. Я оделась, включила посильнее батарею, попыталась накрыть заснувшую Варю вторым одеялом, которое она тут же сбросила вместе с первым. Я проверила температуру в комнате — 25 градусов по Цельсию и температуру тела — 36,2… Я заварила горячий крепкий чай, капнула в него кагора. Выпила. И позвонила Виноградову домой. Определитель у него не включился — значит, еще не пришел. Я позвонила через полчаса, еще через полчаса. Позвонила на мобильный — трубку он не взял, ни первый раз, ни третий… мне было противно и стыдно, что я звоню. Но это было самое приятное чувство из всего, что я испытывала в тот момент.

Я знаю, что означает для Виноградова спать у кого-то, спать вместе с кем-то в одной постели. Это он делает только в исключительных случаях. Случаях влюбленности. Сколько раз в жизни он был в меня влюблен, столько раз он пытался приложить меня рядом, а потом, ночью, сняв с меня одеяло, спихнуть на самый край, чтобы я все же ушла в другую комнату.

Он пришел сегодня ко мне со своими потными фантазиями и после этого, в тот же день — пошел к той самой «другой женщине», из-за которой передумал с нами жить!.. И он это знал утром. «Завтра позвоню!» — честно сказал он, после всего, что между нами было…

Мой организм после рождения Вари категорически не принимает ни спиртного, ни сигарет, ни успокаивающих таблеток. Я объясняю себе это загадочным механизмом самосохранения. Просто кроме меня мою дочку растить некому. И я пытаюсь делать все, чтобы рядом с ней была здоровая, молодая, веселая мама. И подольше.

Я выпила еще чаю, поискала в сумках гомеопатический пакетик «Успокой», который недавно купила в аптеке, не нашла и легла. Часам к пяти я заснула, а в семь проснулась. В восемь позвонил Виноградов.

— Привет, — сказал он плохим, чужим голосом.

— Саш, как же ты мог!..

— Э-э-э, нет! Я не за этим тебе позвонил! Просто я видел, что ты звонила на мобильный ночью. Что случилось?

— Саша, зачем ты пошел к ней? Тебе чего-то не хватило вчера?

— Она моложе тебя. Она не устраивает мне истерик.

— Еще скажи, что не просится замуж и не ревнует.

— Совершенно верно.

— Значит, ты ее недавно знаешь.

— Да! Да! И мне это нравится!

— Но зачем же тогда ты ко мне пришел, Саша?..

— Захотел — и пришел! Что-то еще интересует?

— Нет…

Он успел бросить трубку первым. Да какая разница — первым, вторым…

Опять на полном автопилоте я отвела Варю в школу. Как бы сейчас было хорошо пойти на работу. Для этого надо было бы причесаться, накраситься, застегнуть все пуговицы на блузке в нужные дырки и начистить ботинки.

Выплакав все слезы до последней, я села к компьютеру и открыла папку «Идеи». Ведь что-то я хотела писать про одного учителя из Нижнего Новгорода, у меня был такой хороший материал… И еще была идея про школу для слабовидящих детей… Я сидела и тупо читала свои наброски.

Услышав звонок телефона, я твердо решила: «Если он — не поднимать трубку». Но как же не поднимать, а вдруг он решит извиниться? Или скажет, что он вообще все это придумал, чтобы я ревновала? И трубку я сняла.

— А кстати, ты обещала мне кое-что еще в прошлом году, но так и не сделала…

— Что именно?

— Помнишь, я говорил, что у меня есть одно желание, которое я хочу реализовать только с тобой?

— Не помню.

Я помнила: плетки, кнутики, черные лаковые ботфорты… Игры пресыщенных импотентов. Но он сказал что-то совсем другое:

— И не важно. Помнишь, у тебя была такая знакомая… Мила, кажется… Я еще удивлялся, что вас связывает… Жирненькая такая… На ножках… Проблядушечка…

Я понимала, что мне надо положить трубку. Но странное ощущение возникло у меня тогда, и оно оказалось абсолютно правильным. Я почувствовала — именно почувствовала, объяснить ни себе, ни другим это я тогда была не в состоянии: мне надо пройти мой собственный путь ужаса и боли до конца. Я должна увидеть — что там, в конце. Другого способа избавиться от Виноградова, избавить от него свою душу у меня нет. Пока я иду, пока я плачу, а не плюю — мне надо идти. Как бы унизительно это ни было. Иначе я никогда не вылечусь от него.

— Да. Милка. Анисимова. Ее с третьего курса отчислили за то, что она спала с женатым комсоргом нашего курса. Мне всегда было ее жалко. И что?