Читать онлайн «Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946». Страница 23

Эшелон, в составе которого двухосные товарные вагоны-теплушки («40 человек или 8 лошадей»), предоставленные техникуму, далее беспрепятственно дошел до Сальска через бескрайние поля совхоза «Гигант», золотившиеся поспевавшей пшеницей. Только уже в Сальске завыли сирены воздушной тревоги и началась беспорядочная бомбежка.

На железнодорожных путях стояли бронированные платформы с зенитными батареями, кроме того, открытые вагоны со счетверенными станковыми пулеметами «Максим» и батареями эрликонов. Зенитный огонь был настолько плотным, что препятствовал прицельному бомбометанию, и видимых разрушений не было.

Ночью вагоны периодически возили по путям сортировочной станции, формируя эшелон на Сталинград. Впервые наблюдал работу сцепщиков, нырявших под вагоны и соединявших-разъединявших сцепки по команде, раздававшейся из репродуктора, направлявших вагоны катиться под уклон с сортировочной горки на различные пути и вручную переставлявших стрелки. И это все почти в полной темноте из-за светомаскировки, подсвечивая себе фонарями с вставленными в них свечами. Такими же фонарями со свечками подсвечивались и стрелочные переводы.

Поскольку железнодорожные станции, особенно узловые, были главными целями немецких бомбардировок, работа железнодорожников представлялась мне самоотверженно героической.

Наутро поезд двинулся далее по ветке на Сталинград, и на протяжении всего пути до станции Пролетарская запомнилась лишь продолжительная стоянка на высокой плотине Кума-Манычского канала. Думалось, не дай бог налетят фрицы — куда прыгать, прятаться от бомб: на узкой насыпи нет щелей, а до воды водохранилища не менее 30 метров…

В памяти сохранилась зеркальная гладь озера далеко внизу и на ней многочисленные стаи домашних гусей.

Выгрузились на станции Пролетарская и в станице того же названия прямо под открытым небом остановились лагерем в ожидании определения пути дальнейшего следования. Местные органы власти — райком партии и райисполком — должны были определить, в каком из местных колхозов требуется наша помощь.

Моральное состояние мое и моих сверстников было очень тяжелым. Картина окутанного дымом Ростова, над которым роились немецкие самолеты, где оставались наши родственники, стояла перед глазами… Очень ощутимым был резкий контраст между настроениями, порожденными военными успехами начала года, и новым сокрушительным разгромом под Харьковом, продолжившимся неудержимым наступлением немецких войск на южном направлении. Вновь, как и в 1941 году, их количественное и стратегическое превосходство казалось подавляющим. Удручало и то, что многополосная система укреплений вокруг Ростова, в строительстве которой мы принимали участие и которая казалась нам неприступной, не послужила препятствием стремительному наступлению противника. И по-прежнему немецкой авиации, господствовавшей в воздухе, нечего было противопоставить, кроме малоэффективного зенитного огня.

Несколько дней мы жили в этом лагере, на костре в больших казанах, не знаю, откуда появившихся, готовили еду. Голода я не испытывал благодаря деньгам, которыми снабдила меня тетя Соня.

Как-то, узнав, что на станции работает буфет, я пошел туда и купил тарелку довольно вкусного пшенного супа с рыбными консервами. Прошелся по перрону, обратив внимание, что все пути забиты: на первом пути от здания станции стоял на парах бронепоезд, далее — эшелоны с эвакуируемым в тыл имуществом и вагоны с бойцами и вооружением. На одном из путей стоял санитарный поезд. Только подумал, что в открытой степи такая забитая вагонами станция — отличная цель для немецкой авиации, как услышал характерное вибрирующее гудение моторов (легко отличимое гудение моторов немецких бомбардировщиков породило присказку: «Везу, везу, везу, везу…», — зенитки: «Кому? Кому? Кому?..» — «Вамм! Вамм! Вамм!»). Заухали зенитки. Успел отбежать метров двести от станции, как посыпались бомбы. В считаные минуты здание станции превратилось в груду обломков, горели вагоны, рвались в вагонах снаряды. Когда наконец закончилась бомбежка, у меня не хватило мужества пойти посмотреть, что сталось с поездами, стоявшими на станции, и с их пассажирами. Рассказывали, что санитарный эшелон уцелел. Машинист, невзирая на сыпавшиеся бомбы, тронулся в путь и сумел укрыться за лесными посадками, начинавшимися километрах в пяти от станции.

В поселке станции Пролетарская находились недолго, два-три дня, пока наше руководство (директор техникума Любарский и завспецчастью Боярская) решало с местными районными властями, куда нас отправить. Все это время мы с понятной тревогой следили за известиями с фронта, публиковавшимися в районной газетке размером с развернутый лист ученической тетради, ежедневно вывешиваемой на стенде у клуба. В сводках Информбюро почти не было данных о расположении линии фронта, а в основном рассказывалось о героических подвигах отдельных подразделений и бойцов, самоотверженно сражавшихся с превосходящими силами противника. Вскоре появилось упоминание о том, что наши войска оставили Ростов. Трудно передать, какие ощущения мы испытали при этом: у каждого из нас там оставались родственники. Это сообщение шокировало, хотя и не было неожиданным.

Непонятно каким образом, но распространялись известия о том, что немцы успешно форсировали Дон и быстро продвигаются в двух направлениях — в сторону Сталинграда и на Северный Кавказ. Появились и слухи, порождаемые суевериями. Якобы какой-то дед-предсказатель, наблюдая за боем двух петухов, в котором черный забил красного, уверенно утверждал, что скоро победят немцы. И появление якобы в одной из станиц теленка о двух головах свидетельствует о предстоящих страданиях.

Нас направили в станицу Буденновскую — как говорили, родину маршала — оказывать помощь в уборке урожая тамошнему колхозу. Не отягощенные вещами, быстро собравшись, мы пешком отправились туда и в тот же день были на месте.

Встретили нас более чем прохладно: казалось, что в нашей помощи здесь никто не нуждается. При распределении на работу на следующий день нам поручили ходить по стерне убранного ранее поля и собирать колоски, оставшиеся после прохода комбайна. И это притом, что вокруг располагались уходящие за горизонт поля с неубранной озимой пшеницей…

Местные жители (по крайней мере, многие из них) отнеслись к нам крайне недружелюбно. Они откровенно, не скрывая своих чувств, ожидали скорейшего прихода немецких войск.

В дореволюционные времена эти места относились к бывшему Войску Донскому — автономной республике в составе Российской империи, имевшей выборные органы управления (войскового атамана и казачий круг в Новочеркасске). В юго-восточной части Войска Донского казачьи станицы и хутора были особенно зажиточными. В обширных малонаселенных засушливых степях они занимались очень прибыльным коневодством и скотоводством: гоняли табуны коней и огромные отары овец. Под личные делянки распахивали участки земли, размеры которых ограничивались только возможностью их обработки.