Читать онлайн «Елизавета Тюдор». Страница 2

Глава I

ЭЛИЗА, ДОЧЬ ГЕНРИХА

В воскресенье 7 сентября 1533 года после захода солнца окрестности старого королевского дворца в Гринвиче озарились вспышками фейерверков. Искры взлетали над парком и гасли, отражаясь в Темзе. Несколькими милями вверх по реке в самом Лондоне тоже не спали: здесь горели праздничные огни, с полудня непрерывно звонили церковные колокола, а в соборе Святого Павла возносили благодарственную молитву «Те Deum». Двор и столица праздновали событие первостепенной важности — в этот день между тремя и четырьмя часами пополудни королева Анна счастливо разрешилась от бремени. Однако внимательный наблюдатель без труда уловил бы некоторую деланность в шумном веселье. Чем ближе к королевским покоям, тем натужнее становились улыбки сновавших по коридорам придворных кавалеров и фрейлин; молчание сановников было многозначительным, а их взгляды профессионально ускользали.

Отец новорожденного ребенка, король Генрих VIII, всем своим видом пытался показать, как он рад тому, что его вторая жена — горячо любимая Анна Болейн, покорившая его прекрасными карими глазами и безупречными манерами, — принесла ему долгожданное дитя. Он демонстрировал ребенка, завернутого в кружева, придворным и целовал его, однако этот показной энтузиазм никого не мог ввести в заблуждение. Новорожденное дитя, которого ожидали с таким нетерпением, оказалось нежеланным, как только появилось на свет. Всему виной был пол ребенка: королева родила девочку.

Никогда еще рождение дочери не было таким разочарованием для обоих родителей. Все предсказания гадалок и астрологов обещали королевской чете мальчика, а Англии — наследника престола. Для его торжественного появления на свет король приказал соорудить небывалое по размерам и богатому убранству ложе для роженицы. Чертежи колыбели для будущего принца заказали знаменитому Гансу Гольбейну. В честь неродившегося еще младенца устраивались рыцарские турниры, а иностранные дипломаты интриговали, чтобы добиться права сопровождать его к купели во время крестин. В королевской канцелярии лежали письма к монархам Европы, извещавшие о рождении мальчика, и гонцы стояли наготове, чтобы мчаться с ними в Дувр, а оттуда на корабле плыть через Па-де-Кале. Ажиотаж оказался напрасным.

Смятение, которое испытал Генрих, было больше, чем обычный конфуз уязвленного отца, разочарованного в своих наивно-самоуверенных ожиданиях. Это был политический провал, заставивший возликовать слишком многих врагов короля как в Англии, так и за ее пределами. Современники увидели в этом перст судьбы, знак, ниспосланный свыше, хотя сам Генрих еще гнал от себя подобные мысли.

Королю Англии исполнилось к этому времени сорок два года. Он еще не стал безобразно толст, не страдал отечностью и одышкой, а лицо его не заплыло жиром, что придало глазам сонливо-поросячье выражение, столь характерное для поздних портретов Генриха. Это был грузный, но хорошо сложенный, энергичный человек, фанатичный спортсмен, способный в компании молодых друзей во время псовой или соколиной охоты по нескольку дней не сходить с коня, заядлый теннисист, неутомимый турнирный боец, презиравший риск и ставивший удовольствие сразиться на мечах или на копьях выше безопасности собственной королевской персоны. (Когда советники слишком досаждали ему, уговаривая оставить рискованные забавы, король являлся на турниры инкогнито, подобно странствующему рыцарю времен короля Артура.)

Его вулканическая энергия не знала преград: гурман и жуир, любитель и любимец женщин, неутомимый в пирах, танцах и развлечениях, он несомненно был тем пульсирующим светилом, вокруг которого в бешеном ритме вращалась маленькая вселенная королевского двора.

Блестящим английским двором Генрих мог по праву гордиться как своим собственным творением. Генрих VII — его прижимистый отец, презиравший роскошь и расточительство, оставил сыну казну, полную золота, сделав Генриха VIII одним из самых богатых европейских монархов. Сын щедро бросил это золото на то, чтобы оповестить о существовании Лондона дворы Италии, Франции и Испании — тогдашних законодателей мод. Он развернул кипучую строительную деятельность, за несколько десятилетий превратив скромные резиденции английских королей в настоящие ренессансные дворцы, наполненные итальянскими мраморами и французскими гобеленами. Генрих стал одним из самых щедрых меценатов, и к его двору, презрев промозглый климат Альбиона, потянулись ученые, поэты, художники и музыканты со всей Европы, принося с собой новые идеи, последние моды, непривычные мелодии, южную раскованность и умение предаваться утонченным удовольствиям. Жизнь при дворе обрела пряный привкус, неизвестные дотоле краски и привлекательность.

Размах того, что сделал Генрих для придания северной столице необходимого блеска, — под стать ему самому: пятьдесят пять дворцов, самая большая коллекция гобеленов и вышивок в Европе, ценнейшие собрания уникальных книг в библиотеках Уайтхолла и Гринвича, великолепная коллекция доспехов, оружия и ювелирных изделий. Казна безнадежно опустела, но Генрих добился желаемого — в глазах соседей Англия перестала быть задворками Европы, а сам он стал вровень с наиболее могущественными коронованными собратьями.

Однако его кипучая натура находила выражение не только в безудержных амбициях или раблезианском гедонизме. Это — широко распространенное, но весьма поверхностное представление о нем. Другой, менее привычный Генрих — человек, получивший прекрасное богословское образование и готовившийся к духовной карьере, интеллектуал, в беседах с которым находили удовольствие Томас Мор и Эразм Роттердамский, полиглот и усердный читатель, хороший музыкант, любивший в часы отдохновения уединиться с арфой.

Когда его безудержная энергия направлялась в русло государственных дел, результаты, как правило, оказывались впечатляющими. Политические амбиции Генриха никогда не были продиктованы только личным тщеславием. Идея национального величия Англии вдохновляла его энергичную, наступательную дипломатию, целью которой было не только отстоять для маленького острова достойное место среди таких великих держав того времени, как Священная Римская империя или Франция, но и заставить их потесниться у себя на континенте. Однако даже затеяв нешуточную войну с Францией, Генрих остался самим собой — коронованным спортсменом и рыцарем. От избытка сил, переполнявших его могучее естество, он устраивал во время перемирий турниры с участием обоих королей и цвета английского и французского рыцарства.