Читать онлайн «Жизнь в трех эпохах». Страница 3

Все мальчики моего поколения мечтали стать командирами Красной Армии, особенно летчиками — ведь самыми знаменитыми героями были именно летчики: Чкалов, Леваневский, Мазурук и другие. Военная тематика доминировала в кино, все по многу раз смотрели такие фильмы, как «Чапаев», «Мы из Кронштадта», «Волочаевские дни», «Тринадцать», «Если завтра война». Вообще тема Гражданской войны была исключительно популярна, все знали такие песни, как «Орленок», «Каховка», в классе пели: «И от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней», «Среди зноя и пыли мы с Буденным ходили на рысях на большие дела», «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути», «Орленок, орленок, идут эшелоны, победа борьбой решена, у власти орлиной орлят миллионы, и нами гордится страна». Записывались в кружки «ворошиловских стрелков», усердно посещали тиры, готовились воевать, пели песни с такими словами: «Когда война-метелица придет опять, должны уметь мы целиться, уметь стрелять», «По дорогам знакомым за любимым наркомом (т. е. Ворошиловым. — Г. М.) мы коней боевых поведем», «Гремя огнем, сверкая блеском стали, пойдут машины в яростный поход, когда нас в бой пошлет товарищ Сталин и первый маршал в бой нас поведет», «И летели наземь самураи под напором стали и огня», «Наша воля тверда, никому никогда не гулять по республикам нашим!».

Представления о будущей неизбежной войне были на редкость примитивными, никто не сомневался в молниеносной победе. В ходу были лозунги: «Бить врага на его территории», «Малой кровью, могучим ударом!». В фильмах о будущей войне немцы и японцы падали сотнями, скошенные нашим огнем. Из покойных героев Гражданской войны знали Чапаева, Щорса, Фрунзе, Лазо, из здравствовавших — Ворошилова, Буденного, Блюхера, Тухачевского. Именно эти последние должны были повести нас в новый бой под руководством товарища Сталина, которому мы, согласно официальной версии, были обязаны победой в Гражданской войне. И кто бы посмел заикнуться о том, что к пятой годовщине Красной Армии в «Правде» была опубликована передовая статья под заголовком «Лев Троцкий — организатор победы»? Кто мог бы себе представить, что в самые ближайшие годы Блюхер и Тухачевский будут расстреляны как враги народа, а Ворошилов и Буденный с позором провалятся как полководцы в первых же сражениях войны с Германией, — войны, в ходе которой немцы уже через четыре месяца окажутся у ворот Москвы, взяв к этому времени в плен три миллиона наших бойцов и командиров?

Учитель ходил между партами, повторяя: «Откройте страницу 86 учебника истории и замажьте там портрет», «Замажьте портрет на странице 101». Фамилии тех, кто был на этих портретах, он даже не смел называть — враги народа были недостойны того, чтобы вслух произносить их имена. Мы молча старательно замазывали портреты людей, еще вчера бывших маршалами, командармами, легендарными героями — Тухачевского, Блюхера, Якира, Гамарника, Егорова. Никто не задавал вопросов: ведь после того как были «разоблачены» такие знаменитые вожди партии, как Каменев, Зиновьев, Бухарин, Рыков, не могло быть гарантии, что любой самый высокопоставленный государственный деятель или военачальник не окажется замаскированным врагом, давним агентом царской охранки, немецким или японским шпионом.

Много лет спустя я сидел дома у Арзуманяна, директора академического института, где я работал. Мы писали интервью иностранным журналистам от имени Хрущева. Когда мы, прервавшись на несколько минут, пили кофе с коньяком, разговор зашел о прошлых временах, и я спросил у Арзуманяна, который сам сидел в тюрьме несколько лет перед войной, но был выпущен (он был женат на сестре жены Микояна, члена Политбюро; видимо, поэтому он так легко отделался): «Анушаван Агафонович, а почему Серго Орджоникидзе, прежде чем стрелять в себя, не выстрелил сначала в Сталина, с которым, как известно теперь, он имел бурный разговор непосредственно перед самоубийством? Ведь брат Серго был уже арестован, и он знал, какая участь его ждет, решил не дожидаться и покончить с собой — так почему не пустить первую пулю в Сталина, виновника всего кошмара?»

Арзуманян посмотрел на меня и спросил: «Тебе тогда сколько лет было?» — «Десять». — «Так вот, представь себе, что бы ты подумал, если бы утром услышал по радио, что Сталин убит и его убил Орджоникидзе?» Я было задумался, и он заговорил опять: «Я тебе скажу, что бы ты подумал: «Если уж Серго — самый любимый после Сталина из всех вождей — оказался врагом, то кому вообще можно верить?» И так подумали бы все: раз так, то родному брату доверять нельзя. Ну и что было бы? Молотов стал бы руководителем партии, и охота за врагами народа пошла бы еще сильнее, террор бы только усилился, и весь народ бы это поддержал».

Старый, опытный Арзуманян был прав, так бы оно и было, и Серго понимал это. Ничего сделать было нельзя: при тогдашнем настроении народа, которому ежедневно промывали мозги, крича о врагах, диверсантах, вредителях и шпионах, которыми кишмя кишит вся страна, никому бы не пришла в голову мысль, что Сталин сам мог быть в чем-то виноват и у Орджоникидзе могли быть свои причины покончить с ним. Воспитанные на тезисе о капиталистическом окружении, чувствовавшие реальную угрозу, исходившую от гитлеризма, советские люди с трудом, но вынуждены были примириться с мыслью, что вчерашние любимцы народа, члены Политбюро и легендарные военачальники на самом деле были замаскированными врагами, двурушниками, заговорщиками, фашистскими агентами. Ведь они сами признавались в этом на процессах! — таков был, казалось, неотвратимый довод, свидетельствовавший об их вине. И лишь спустя десятилетия правда о том, почему они признавались, стала доходить до нас (не до всех, к сожалению; некоторые верят в «признания» до сих пор).

Однажды, уже в 60-х годах, один мой коллега посетил в Праге Артура Лондона, известного чехословацкого государственного деятеля, арестованного в начале 50-х годов по «делу Сланского» и впоследствии реабилитированного. Они сидели у Лондона дома, и его жена, кстати сказать, свояченица руководителя компартии Франции, рассказала, что когда она услышала по радио и прочла в газетах, что ее муж признался в том, что был контрреволюционером и врагом социализма, она, как ни дико это может показаться, поверила этому! Почему? А дело в том, что Артур Лондон, старый коммунист, еврей, когда началась война, жил во Франции и после ее разгрома был арестован гестаповцами, сидел в лагере, подвергался истязаниям, но держался стойко. Зная это, его жена не могла поверить, что ее мужа могли сломить в пражских застенках и заставить оклеветать самого себя, ей легче было поверить, что он действительно был «врагом», вел двойную жизнь и всегда ее обманывал. И только когда он вернулся из тюрьмы, она узнала страшную правду: его таки сломили, заставили дать ложные показания — точно так же, как это было у нас, когда один за другим признавались в заговорах и злодеяниях Зиновьев, Каменев, Бухарин, Рыков, Тухачевский, Якир, Пятаков, Радек, Ягода, Косиор, Косарев, Постышев, десятки секретарей обкомов и горкомов партии, наркомов и командармов, сотни директоров заводов и председателей колхозов, многие тысячи рядовых служащих, хозяйственников, старых большевиков и деятелей Коминтерна, журналистов и армейских политработников, комсомольских активистов и знаменитых врачей.