Читать онлайн «Пушкин целился в царя. Царь, поэт и Натали». Страница 26

И подписи:

Замечательно! Если господин Геккерн-старший облечен таким званием, «которого никакая выходка оскорбить не может», то нет повода для дуэли. Далее в письме нет ссылки на то, что Пушкин в своем послании барону попутно оскорбил Дантеса. Тем не менее, Геккерн-старший выставляет на поединок своего сына. При этом он совершенно не логично притягивает буквально за уши ноябрьскую историю с несостоявшейся дуэлью. Формально сын вообще ни при чем: тебя оскорбили, ты обидчику посылаешь секунданта, они договариваются о сроках и условиях дуэли. Здесь не так: Жорж «читает и одобряет» свое участие в дуэли, а папаша выдвигает условия: «встреча не терпит никакой отсрочки», и назначает секунданта: «виконт д'Аршиак едет к вам».

Вряд ли граф Строганов видел текст этого письма Геккернов. Иначе он объяснил бы голландскому посланнику, что он переиначил его советы до уровня фарса. Пушкин имел все основания поиздеваться над такой формой вызова «не известно от кого». Но ему было не до шуток, а после объяснения с императором отступать, собственно, было некуда.

Обстоятельства последних дней и дуэли Пушкина описаны буквально по минутам. Пересказывать их не имеет смысла. Существенно, что венценосная семья не только знала о намеченной дуэли, но сделала все, чтобы ее не предотвратить. А. С. Суворин со слов П. А. Ефремова записывает в своем дневнике: «Николай I велел Бенкендорфу предупредить дуэль. Геккерн был у Бенкендорфа. «Что делать мне теперь?» – сказал он княгине Белосельской. «А вы пошлите жандармов в другую сторону». Убийцы Пушкина – Бенкендорф, кн. Белосельская и Уваров».

Есть свидетельство Данзаса: «…дуэль Пушкина не была остановлена полицией. Жандармы были посланы в Екатерингоф будто бы по ошибке, думая, что дуэль должна происходить там, а она была за Черной речкой, около Комендантской дачи».

Вряд ли Бенкендорф мог ослушаться царя или столь серьезно ошибиться. Тем более что при желании предотвратить дуэль, достаточно было под благовидным предлогом задержать (изолировать) молодого кавалергарда на службе. «Давно уже дуэли ожидать было должно», – скажет Николай I через две недели после смерти Пушкина.

Дождались… Однако чьим поражением в этой игре стала смерть поэта?

Трагикомедия пушкинистики заключается, в частности, в том, что социально политические воззрения «умнейшего человека России» освещали и интерпретировали в основном филологи. Тема Пушкина как крупного мыслителя и политолога, обладавшего к тому же и поэтическим даром, практически выпала из серьезного рассмотрения. Мощный гений художественного творчества Пушкина отодвинул в тень его интереснейшие соображения по государственному устройству страны, роли самодержавия и дворянства в политической жизни России, о соотношении проблем национального самосознания и конвергенции российской и западноевропейской культур. К великому сожалению, все эти аспекты интеллектуальной деятельности Пушкина рассматривались, как правило, в качестве придатка, вторичного продукта его литературной деятельности. Хотя на самом деле все было если и не наоборот, то, скорее всего, в органическом единстве. Иначе бы литературные шедевры Александра Пушкина не пережили века, а остались бы в истории литературы в одном ряду с произведениями Батюшкова Баратынского, Вяземского, Загоскина и других литературных современников Пушкина, к которым я вместе с другими специалистами по русской литературе XIX в. испытываю искреннюю симпатию.

Устоявшаяся «филологическая» традиция рассмотрения социально-политических воззрений Пушкина проявляется прежде всего в том, что все многообразие этой темы зачастую сводится к личностно-эмоциональному аспекту: как складывались отношения Пушкина с Александром Павловичем, а позднее с Николаем Павловичем, кого он «любил», а кого нет, кого и в какой мере ценил, когда и почему обижался. Все это весьма любопытно и даже в какой-то степени важно для раскрытия отдельных сторон личности Пушкина, понимания его взаимоотношений с царским двором. Но не более. Путаница возникает тогда, когда исключительно на основании цитирования тех или иных фрагментов поэтических произведений или эпиграмм Пушкина относят то к либералам, то к монархистам, а иногда и к радикал-революционерам.

Если идти этим путем, то политические и социальные взгляды Пушкина действительно могут показаться сумбурными и крайне эклектичными. Он и свободу воспевал, и тиранов проклинал, и подавление Польского восстания горячо приветствовал, и горевал, «что геральдического льва демократическим копытом теперь лягает и осел». В попытках объяснить сей факт обычно используют следующую аргументацию. Стараются связать эволюцию взглядов поэта либо с естественным его взрослением (так сказать, от радикализма молодости к консерватизму зрелости), либо с периодами охлаждения или потепления отношений поэта с монархами. Такой подход представляется несколько легковесным. Спору нет, что с годами люди мудреют. Но прямой корреляции не наблюдается. Тем более, когда речь идет об анализе мировоззрения мыслителя такого калибра, как Пушкин, его личные симпатии или антипатии вообще не должны приниматься во внимание. Так, например, когда личные отношения Пушкина с Николаем I были до предела натянутыми, поэт хвалил царя за манифест о почетном гражданстве, и не только хвалил, но и считал, что этот манифест исправляет ошибку Петра Великого введшего в свое время Табель о рангах. Этот манифест осуждали, как известно, и некоторые члены царской семьи (в том числе великий князь Михаил Павлович). Позиция Пушкина определялась не личными мотивами или конъюнктурными соображениями, но исключительно собственными принципиальными воззрениями на политическое устройство в российском государстве.

Досужие рассуждения о конституции, парламентаризме не вызывали у него заметного интереса. Надо отталкиваться не от форм правления, а решить задачу обеспечения эффективного сотрудничества власти с теми слоями общества, которые являются носителями знания, культуры и исторических традиций, которые способны к созиданию и творчеству. Если власть заботится о преференциях для этих общественных групп, то они, в свою очередь, превращаются в мощную опору власти. Именно с этих позиций Пушкин формулирует свои требования к власти. Попробуем свести их к четырем главным пунктам.

Пункт первый. Власть обязана уважать своих подданных; а подданные должны поддерживать власть, сохраняя свое гражданское достоинство, не впадая в холопство. Наиболее емко эту позицию Пушкин, как известно, выразил в дневниковой записи от 10 мая 1834 г.: «…я могу быть подданным, даже рабом, – но холопом и шутом не буду и у Царя Небесного». А одна из последних преддуэльных записей поэта такова: «Истина сильнее царя, – говорит Священное Писание». Коль так, то властитель должен ценить подданных, говорящих ему правду (пусть не всегда лицеприятную), а подданные обладать мужеством эту правду не приукрашивать. По Пушкину, такая ситуация является богоугодной. Но в России этого нет и в помине. Еще при Екатерине II «не нужно было ни ума, ни заслуг, ни талантов для достижения второго места в государстве». Екатерина II практически не придумала ничего нового: таковыми были и остались традиции российской власти. Пушкин видел в этом трагедию России: