Читать онлайн «Вторжение». Страница 41

Отряды полиции безопасности, несущие пограничную службу, вступили в бой с захватчиками. Ожесточенные боевые действия продолжаются".

Первого сентября германские войска начали вторжение. Не желая ни с кем разговаривать, кроме как со своими приближенными, Гитлер уединился в своем замке и оттуда продолжал управлять событиями. В воскресенье его побеспокоил Риббентроп, передал, что британский посол вручил ультиматум: если сегодня до одиннадцати утра Германия не прекратит боевые действия, Великобритания будет считать себя в состоянии войны с ней. Через час раздался второй звонок: с таким же ультиматумом прибыл французский посол.

Риббентроп был обескуражен. Нервничал и главный военный советник Кейтель. Фюрер успокаивал их: объявить войну это еще не значит начать ее. Он знал, что Великобритания и Франция не захотят проливать кровь из-за Польши. Британский и французский кабинеты напоминали фюреру две перезревшие дыни на грядке, прижатые одна к другой; поднять их с земли невозможно - расползутся. Вести боевые действия у них нет никакого желания, и если они объявили себя в состоянии войны, то это лишь для отвода глаз. На всякий случай Гитлер решил припугнуть оба кабинета. В присутствии Далеруса, пронырливого богатого шведа, который как частное лицо никого не представлял, но самозванно навязался в посредники между Англией и Германией, рейхсканцлер вышел из себя. В пылу гнева Гитлер вскрикнул: "Я буду драться хоть десять лет!" - и начал размахивать кулаком, согнулся настолько, что кулак почти коснулся пола.

Так началась вторая мировая война...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Париж 1940 года. По утрам на улицах раздавались заливистые голоса юных разносчиков газет:

- Боши топчутся у границ Франции! Ни один нацистский солдат не пройдет через железный барьер! Линия Мажино - это стальная стена, о которую разобьет лоб Адольф Гитлер! Покупайте газеты! Покупайте газеты!

Вперемешку с этими бойкими выкриками слышались более степенные, уверенные голоса пожилых, видимо, лучше понимающих толк в военных делах:

- Новая победа нашей стратегии! Французский ученый высчитал, что, продвигаясь такими темпами, боши могут пройти через линию Мажино только за 989 лет и 4 месяца!.. Невиданная сенсация! Спешите читать вестники!

Парижане раскупали утренние, пахнущие краской газеты и шли пить кофе. Они верили старому, умудренному опытом маршалу Петену, его генералам, которые еще в первую мировую войну разбили бошей и заставили побежденную Германию заключить перемирие в Компьенском лесу.

Вера рядовых французов покоилась на заверениях политиков и генералов. Линия Мажино как военное укрепление, рассчитанное на то, чтобы в нужный момент сдержать и обескровить врага, должна была до поры до времени представляться противнику загадочной, непонятной и внушать ему если не страх, то чувство опасения. Но французские генералы, пренебрегая правилами секретности, не хотели держать противника в неведении, любезно открывали перед ним свои карты. Линию Мажино они рекламировали столь же широко и усердно, как парижане свои моды.

Сотни туристов - и, быть может, не столько французов, сколько иностранцев - буквально зазывались на линию Мажино. Среди них, конечно же, терлись и немцы, получавшие задания лично от Канариса, начальника имперской военной разведки. Им, германским агентам, совсем не надо было рисковать, чтобы попасть на линию Мажино и оглядеть систему укреплений. Правда, не хватало путеводителей, но их более чем успешно заменяли словоохотливые гиды - французские офицеры и генералы. Языки у них были подвешены не хуже, чем у Петена.

Экскурсия на линию Мажино обычно начиналась в Вервейне - небольшом прифронтовом местечке, где размещался штаб французской Девятой армии. Тут расхаживали офицеры, подолгу простаивали у каменных оград под каштанами в окружении миловидных, глазастых вервейнских девиц. О чем они так шумно и весело говорили? Ну, ясно, о тоске по девичьим глазам, о сердечных муках, о войне, которая длится вот уже без малого восемь месяцев. Впрочем, на позициях французы и немцы так сжились, что ходили друг к другу, обменивались сигаретами, вином и дали этой долгой, спокойной войне меткое название: "странная".

Туристов нередко встречал сам командующий армией генерал Корап человек преклонного возраста, лишенный военной выправки, потолстевший, похожий на огородника или мелкого торговца. Путешественников из Парижа, особенно журналистскую братию, генерал не отпускал до тех пор, пока они не отведывали его любимого блюда - пулярки и не распивали с ним по стопке-другой выдержанного коньяку. Захмелев, генерал неизменно начинал припоминать свои былые военные походы, похвалялся, как геройски воевал во время подавления восстания риффов в Северной Африке и лично сам, вот этими руками, пленил Абу-эль Керима и как этот вождь племени благодарил его, тогда лейтенанта Корапа, за то, что попал к нему в плен.

- То была настоящая война! - восклицал генерал. - А сейчас что? Так себе - сушим суконные обмотки да танцуем румбу с девицами!

- Что вы, мосье генерал, - как-то возразил ему один из гостей, высокий человек в темных очках. - Весь мир удивлен вашей стойкой обороной.

Генерал медлил, стараясь разглядеть выражение глаз собеседника, укрытых теменью очков, - не шутит ли? - и отвечал с достоинством:

- В самом факте нашего стояния заключена недоступность и честь французского оружия.

Туристы улыбались.

- Извольте проследовать за мной на передовые позиции. Вы увидите современную оборону, - предложил генерал, прищелкнув шпорами. Всеми своими манерами принимать гостей и вести беседы генерал выказывал редкую для военных вежливость.

Пронырливые туристы залезали в машины и спешили на укрепления. Некоторые, словно не веря глазам своим, побаивались: ехали все-таки в места, где постреливают. Но чем ближе до переднего края, тем спокойнее чувствовали себя. Оказывается, на передовых позициях стояло полнейшее затишье, ни единого выстрела не раздавалось, и если бы не солдаты, ходившие там и сям вразвалку, с засученными по локоть рукавами, терялось бы всякое ощущение фронта.

Останавливались у одинокой крестьянской усадьбы. За садом, огороженным плитняком, змеилась, уходя все дальше, траншея. А возле усадьбы солдаты поливали грядки салата и лука. Один солдат, широкоспинный, с крупными ладонями, елозил на корточках вдоль канавы и рвал траву.

- Эй, Мишель, - кричали ему товарищи, побрасывая в него мелкими камушками, - скоро ли ты угостишь нас кроличьим рагу?

Туристы пришли в крайнее удивление, когда у старой, разваленной стены сарая увидели нанизанные друг на друга три клетки. В двух клетках лежали самки, под ними копошились крольчата с еще розовыми, не покрытыми пухом тельцами, а в третью, самую нижнюю, отделили самца; заметив людей, он заметался по клетке, то и дело фыркая и стуча лапами о проволоку.