Читать онлайн «Без Москвы». Страница 70

Наиболее значительные открытия Артамонова связаны с исследованиями таинственного народа – хазар, которому славяне одно время даже платили дань. Уже в 1929 году в ходе первой самостоятельной экспедиции Артамонов открыл хазарский город Саркел. Но изучение Хазарского каганата только начиналось. Михаил Илларионович возглавил Волго-Донскую археологическую экспедицию. В августе 1951 года на хутор Попов, где находилась база экспедиции, мотоциклист доставил «красную» правительственную телеграмму: Михаилу Артамонову предписывалось до 1 сентября принять руководство Эрмитажем.

Должность замечательная, но вот время и место не благоприятствовали новому директору. 1951-й – это год борьбы с низкопоклонством и космополитизмом. А в Эрмитаже – главным образом западноевропейское искусство.

Портик Нового Эрмитажа. 1950-е годы

Вид на Эрмитаж со Стрелки Васильевского острова

Михаил Пиотровский, директор Государственного Эрмитажа с 1992 года: «Безусловно, постоянно шли разговоры о том, что Эрмитаж, как нечто западное, противостоит русскому духу. В те времена нельзя было сказать: “Вы что, с ума сошли? Это же главный памятник российской государственности, Российской империи!”».

У ленинградских властей возник проект «исправления» Эрмитажа – превращения его в настоящий советский музей. Особо раздражали партийных идеологов картины религиозного содержания, интерес к которым расценивался как «религиозная пропаганда». В эту категорию попали даже мадонны Леонардо и Рафаэля. Этим планам противостоял прежний директор музея – академик Орбели.

Абрам Столяр, доктор исторических наук: «Иосиф Абгарович Орбели был очень яркой фигурой. Он был известен всей стране как руководитель колоссальных всенародных чествований Руставели, Пушкина. Эрмитажу Орбели был предан бесконечно и отдал ему большой кусок своей жизни. Он выставил из Эрмитажа Музей революции и Музей Ленинского комсомола».

Поэтому власти и решили заменить Орбели Артамоновым. Крестьянский сын казался самой подходящей фигурой для разгрома музея, созданного российскими императорами. Однако инициаторы этого назначения не понимали, кого они выбрали.

Михаил Пиотровский, директор Государственного Эрмитажа с 1992 года: «Его крестьянско-пролетарское происхождение казалось безупречным. При этом он был причастен к авангардному искусству и, будучи ведущим археологом, хорошо знал эрмитажников, которые занимались изобразительным искусством».

Новый директор Эрмитажа начал свою деятельность с того, что отменил увольнение сотрудников с неподходящими анкетами, о котором уже объявил райком партии. Вместо чистки экспозиции от мадонн и святых Артамонов занялся укреплением научной репутации Эрмитажа.

Михаил Илларионович Артамонов

Михаил Пиотровский, директор Государственного Эрмитажа с 1992 года: «Это был очень серьезный период, когда Эрмитаж становился на ноги, когда в нем развивалась наука, издательская и выставочная деятельность».

Эрмитаж стал прибежищем специалистов, которых выгоняли за неблагонадежность из других научных учреждений. Был в их числе и сын опальной Ахматовой и расстрелянного Гумилева – Лев Николаевич Гумилев.

Абрам Столяр, доктор исторических наук: «Артамонов всегда его именовал только Лёвушкой, опекал. Гумилев был у Михаила Илларионовича первым в экспедиции 1930 года. Когда Лёва вышел в 1956 году из очередного заключения, он снова повис в воздухе. Михаил Илларионович его четырьмя последовательными приказами 6 лет держал в Эрмитаже без рабочих нагрузок».

Михаил Пиотровский, директор Государственного Эрмитажа с 1992 года: «Я думаю, этот период можно условно назвать возвращением из лагерей, и одна из главных заслуг Михаила Илларионовича состоит в том, что он приютил Льва Гумилева здесь, у себя».

Наряду с Гумилевым в Эрмитаж были приняты освобожденные из ГУЛАГа археолог Борис Латынин, историк-медиевист Матвей Гуковский. Эти назначения вызывали недовольство Ленинградского обкома, однако Артамонов считался только со своей совестью. Директор Эрмитажа являлся фигурой международного уровня – он представлял коллекцию музея президенту Финляндии Урхо Калева Кекконену и президенту Индонезии Ахмеду Сукарно, индийскому лидеру Джавахарлалу Неру. Иностранцы относились к Артамонову с самым глубоким уважением, но вот его встречи с советскими руководителями иногда заканчивались скандалами.

Один из самых красивых залов Зимнего дворца – Николаевский. Здесь российские императоры устраивали знаменитые зимние балы. На красоту этого помещения обратил внимание первый секретарь Ленинградского обкома партии Фрол Козлов. Он знал, что в Москве залы Большого Кремлевского дворца используются для приемов, и решил, а почему не использовать и Николаевский зал для партии, для трудящихся и организовать здесь приемный зал Смольного.

Козлов появился в Эрмитаже в выходной день в сопровождении своего помощника Василия Толстикова. Партийные начальники вызвали Артамонова в Николаевский зал и изложили ему свои планы: «Да, слушай, директор, еще Ленин писал: “Искусство должно принадлежать народу!” В Ленинграде нет ни одного подходящего помещения для того, чтобы устраивать настоящие приемы. Николаевский зал превращается в зал приемов. На Петровской галерее – будет удобная буфетная. Внизу у нас галерея Растрелли, как раз кухня. Настоящий будет дворец для народа».

Михаил Пиотровский, директор Государственного Эрмитажа с 1992 года: «Такие идеи всегда могут возникнуть: а почему бы нам не устроить здесь бал? А почему бы нам не сделать зал приемов? Царям можно, а нам нельзя? Тогда приходится объяснить, царям было можно, а вам и нам нельзя».

Козлов, считавший себя преемником Хрущева, привык к беспрекословному подчинению, однако Артамонов заявил: «Пока я директор Эрмитажа, этого ничего не будет». Козлову пришлось отступить.

Олег Артамонов, сын Михаила Артамонова: «Эрмитажные дела и разногласия с руководством он дома не обсуждал. Дома он занимался домом: у него были дети, потом внуки появились. Что-то иногда прорывалась, какая-нибудь фраза о том, что удалось от Козлова отбиться. Но это было скорее исключением».

Подобные ситуации повторялись неоднократно. С той же непреклонностью поставил Артамонов на место мужа министра культуры Екатерины Фурцевой, Николая Фирюбина, который явился в Эрмитаж вместе с иностранными дипломатами и потребовал, чтобы директор продемонстрировал гостям эрмитажную коллекцию порнографии. Ничего не добился даже Никита Сергеевич Хрущев, распорядившийся устроить в Эрмитаже конный манеж для развлечения партийных работников.