Читать онлайн «Моя шокирующая жизнь». Страница 41

Я испытывала бы непреодолимое чувство неловкости за то, что пребывала там, не ожидай меня важное дело, и, без сомнения, я попыталась бы вернуться. Но наконец мы все же поднялись на клипер и вылетели в Нью-Йорк.

На аэродроме меня встречала Гого вместе с моим рекламным агентом, американским компаньоном по парфюмерии и огромным молодым человеком с застенчивой улыбкой. Собравшаяся толпа журналистов испытывала живое и сильное естественное любопытство при виде Скиап, прибывшей в такой момент. Меня обогнала Ева Кюри в своем турне с лекциями. Опытный лектор и писатель, она находилась в официальной командировке. А я могла рассчитывать лишь на себя, у меня не было ни моральной, ни материальной поддержки правительства, никакой связи с метрополией. Кроме того, я вообще никогда не выступала перед публикой. Я всегда делала ставку на веру, но тогда еще не знала, сколь неверно ее могут интерпретировать… Не люблю хвастливых людей, но считаю, что скрывать факты из скромности не слишком справедливо по отношению к тем, кто мне помогал, моей семье и ко мне самой. Один из близких друзей позднее мне говорил: «Ты одна вела войну». Именно так все и выглядело. Все произошло бескровно, за исключением одного «кровопролития» – сдачи моей крови в банк крови. На мне было единственное украшение, брошь, оправленная в золото жемчужина вычурной формы в виде феникса, и я надеялась, что она послужит символом Франции. Казалось, страна умерла… но она восстанет из пепла. «Время, которое понадобится для этого, зависит от многого, но прежде всего от доверия, которое вы нам окажете. Это имеет огромное значение» – так нам говорили те, от кого это зависело.

Пальто Эльзы Скиапарелли, созданное в сотрудничестве с Жаном Кокто, 1937

Вышитый жакет Эльзы Скиапарелли, созданный в сотрудничестве с Жаном Кокто, 1937

Пластиковое ожерелье «Насекомые» от Скиапарелли, 1938

Вечернее платье и платок от Скиапарелли, созданные в сотрудничестве с Сальвадором Дали, 1938

Модель Скиапарелли из коллекции «Цирк», 1938

Накидка из черного бархата, расшитая золотыми нитями и блестками от Скиапарелли, 1938–1939

Дневной ансамбль из черного искусственного шелка с бархатной вставкой, украшенной разноцветной вышивкой, 1941

Вечерний ансамбль от Скиапарелли, коллекция весна 1947 г.

Мое положение, которое мне казалось таким ясным при отъезде из Биаррица, принимало теперь тревожный оборот. Америка всегда была ко мне дружественна и гостеприимна. Франция давала вдохновение, а Америка – одобрение и результат. Америка, со своей точки зрения молодой нации, не всегда хорошо информированной, могла лишь частично понять причины нашего поражения, и потому ее пока не слишком тронули наши несчастья. Они не понимали, что заменить Францию в смысле того места, которое ей принадлежало в нашем творческом мире, невозможно, а причины, приведшие Францию к тому, чем она стала, не осознавали. Так я говорила с Америкой, которую люблю, уважаю и восхищаюсь. Еще раз подчеркну, что никто меня не отправлял для достижения каких-либо политических целей, я была женщиной, вовлеченной в великий замысел, и работала под знаменем того дела, какое никогда не считала потерянным, в стране других убеждений.

Ее жизненная сила иногда способна привести к несколько поспешным выводам, я имею в виду, что Америка, совершившая поразительный прыжок вперед, использует методы, установленные исходя из огромных, безграничных масштабов мысли и производства, а мы располагаем лишь методами поиска, фантазии, замечательной работы наших мастерских.

Я установила связи с квакерами[124], нейтральными в области политики, эти люди способны помогать всему миру и выбрали полем своей деятельности Англию и Францию. В некоторых городах, где мне предстояло выступать, мы пришли к соглашению, что все средства, какие мы соберем во время турне, поступят в помощь детям свободной зоны Франции. Турне, вначале предполагавшееся коротким, под конец увеличило свои масштабы: сорок два города за два месяца. Был организован художественный конкурс среди французских детей, их работы были проданы в США, и выручка пошла этим детям. У меня еще остались некоторые из них, трогающие меня своей нежностью и символизирующие один из самых искренних, бескорыстных по тем временам поступков.

Пароход, который вез мои платья, утонул. Магазин «Бонвит Теллер»[125] благородно предложил мне свои ателье, чтобы я заново сделала коллекцию. Тогда я поняла основную разницу между методами работы в Америке и во Франции. Намного сложнее воспроизвести оригинальную коллекцию в Америке, чем у нас: во Франции нам предлагают для одобрения неограниченные запасы тканей, а в Америке ткани надо покупать. Если они вдруг не подходят или мы изменяем замысел, то оказываешься перед чистой потерей. Кроме того, например, пуговица, изготовленная большими партиями, стоит столько же, сколько драгоценность. В конце концов наша работа возымела кое-какой результат, но коллекция оказалась крайне дорогой и, несмотря на всю добрую волю и умение работников, получилась не совсем такой, как мне хотелось.

Другая трудность, с которой мы столкнулись, это то, что я не имела ни малейшего представления, как надо говорить на публике, и это меня вконец испугало. Я отправилась к преподавателю, надеясь за несколько уроков узнать какие-то секреты, и как эхо повторяла эти уроки, но, уйдя, тут же все забывала. Помнила одно – что надо выбрать точку в зале, все равно какую, пристально посмотреть туда и только затем начинать выступление, и никогда не смотреть кому-то в лицо. Совет был хороший, но мне понадобился некоторый опыт, чтобы освоить эту технику, но от паники я спаслась, и в результате все проходило очень хорошо.

Моя первая лекция состоялась у лорда Тейлора[126] в Нью-Йорке перед пятьюстами зрителями, а в конце турне – двадцатипятитысячной аудиторией в Сент-Поле, штат Миннесота. Разумеется, эти лекции вызывали споры, и, за исключением фанатиков с их несдержанностью и резкими выкриками, меня всюду принимали с огромной симпатией, интересом и подлинным энтузиазмом. Люди проталкивались в толпе, чтобы подойти, дотронуться до меня, подарить маленький сувенир, который просили отвезти во Францию, и чем ближе к центру Америки я проникала, тем меньше враждебности по отношению к своему делу ощущала. Это относится к таким городам, как Луисвилль, где в башне посреди обширной равнины хранятся все золотые запасы Америки, охраняемые днем и ночью; Оклахома – меня принимали индейский вождь и принцесса (правда, так и не смогли произнести мое имя) и везли в длинном автомобиле, декорированном огромными бантами цвета «шокинг», как Феникс в пустыне Аризоны, разукрашенный большими розовыми пятнами. Мне дали два дня каникул, чтобы я посетила знаменитые каньоны, естественные замки из красной и оранжевой земли и университет, построенный в горах: там комнаты имеют три стены – четвертая отсутствует – и выходят на пустынное пространство с постоянно горящим огнем, чтобы помешать диким зверям приблизиться и защитить студентов. Я торопливо завтракала в женских клубах (салат из свежих овощей и ледяная вода), или в дорожных тавернах (жареная курица), или с подноса в автомашине. Принимали меня в гостеприимных, теплых жилищах, где, казалось, отсутствовали жизненные проблемы и счастливая атмосфера окутывала как колыбельная песня.