Читать онлайн «Николай II». Страница 33

Таким образом во всех отношениях грубая репрессивная политика Плеве приводила только к возрастанию ненависти и жажды возмездия. Думая утихомирить народ, он добивался только худшего. В начале марта 1903 года войсками был подавлен мятеж рабочих Златоуста. Итог: убито 45 человек и ранено 83. Ответ революционеров: убийство в уфимском городском саду местного губернатора Богдановича. Чуть позже студентом Шауманом был застрелен из револьвера генерал-губернатор Финляндии Бобриков. 3 июня Николай запишет в своем дневнике: «Получил скверную весть о том, что в Бобрикова стреляли в здании Сената и что он тяжело ранен… Обедали на балконе в первый раз». И на следующий день: «Утром с прискорбием узнал, что Бобриков тихо скончался в час ночи. Огромная, трудно заменимая потеря! Погода была жаркая… Катал Аликс в кресле и в шлюпке. Дядя Владимир пил у нас чай. Много читал. Ездил на велосипеде и убил 2-х ворон; вчера одну. Обедали на балконе, к вечеру стало прохладнее».

Эти кровавые перипетии только усилили решимость Плеве избавить страну от «революционной сволочи». Прознав о том, что мышление ряда видных земских деятелей понемногу сдвигается в сторону конституционной монархии, он наложил «имперское порицание» на 19 предводителей дворянства, обвинявшихся в участии в этих собраниях, отрешил от должности князя Петра Долгорукова с поста председателя уездной управы Курской губернии, отказался санкционировать переизбрание камергера Дмитрия Шипова председателем Московской губернской земской управы, «с более мелкими шишками поступили еще более бесцеремонно…»[85] В итоге либеральная часть титулованного дворянства при всем своем знатном прошлом также сближалась с оппозицией.

На приеме у Плеве посол Франции Морис Бомпар задал ему вопрос в упор: «Не найдется ли среди множества компетенций Министерства внутренних дел каких-нибудь способных сблизить царя с его подданными? С каждым днем между Его Величеством и его народом – все меньше симпатии… Это не останется без серьезных недоразумений, если однажды дело дойдет до внутренних или внешних сложностей». Ничуть не выбитый из седла, Плеве ответил с апломбом: «Я был введен в Министерство внутренних дел как человек крутого нрава. Если при карательных мерах я проявлю малейшие колебания, я потеряю право называться таковым». Когда чуть позже дипломат возразил, что перед лицом сопротивления народа правительству придется поднять свой авторитет, он вскричал: «Я это знаю не хуже вас. Но что вы хотите? Я начал и вынужден теперь продолжать – и по мгновении размышления добавил: – Я сижу на кипящем чугунке и взлечу на воздух вместе с ним». Вовлеченный в закручивающуюся спираль репрессивных мер, он ждал войны, которая положила бы конец народным мятежам. «Чтобы остановить революцию, – сказал он генералу Куропаткину, – нужна небольшая победоносная война».

Постоянно озабоченный тем, как бы не отступить от доктрины, завещанной ему предками, Николай также желал оставить след в истории как «собиратель русской земли». По его мнению, царствование, достойное называться таковым, утверждает себя в том числе и расширением империи. Кстати, все цивилизованные страны стремятся к самоутверждению путем приобретения колоний, которые являются для них потенциальными рынками, источниками сырья и людских ресурсов на случай войны. Таким образом, государь оказался «двуликим Янусом»: на Европу он смотрел как миротворец, на Дальний Восток – как завоеватель. С одной стороны, он стремится к консолидации франко-русского союза на Балканах и прилагает усилия по созыву в 1899 году Гаагской конференции, которая, пусть и не привела к желаемому разоружению, все же имела следствием ряд договоренностей: были утверждены соглашения о применении Женевской конвенции к морской войне, о пересмотре декларации о законах и обычаях войны и о мирном разрешении международных споров путем посредничества и третейского разбирательства. С другой стороны, с самого своего восшествия на престол он размышлял о продолжении проникновения России в северную Азию – его юношеское путешествие на Восток до самой Японии казалось ему своего рода предвосхищением. Не этим ли направлениям предначертал ему следовать отец для завоевания всемирной славы? Его кузен, германский император Вильгельм II, подстрекал его к тому же. Вообще же между Ники и Вилли сложилась трогательная дружба – они регулярно переписывались, обращаясь друг к другу на «ты». Сожалея о том, что его дражайший Ники якшается с этими «цареубийцами-парижаками», и побуждая его неистово бороться с общими внутренними врагами: анархистами, республиканцами, нигилистами, Вилли убеждает своего дорогого друга, что на него как на российского царя возложена миссия «защищать крест и старую европейско-христианскую культуру от нашествия монголов и буддизма». (Письмо от 10 июля 1895 г.) Не довольствуясь одними лишь письменными увещеваниями, кайзер прилагает к письму гравюру, которую он, по его словам, «давал разработать первоклассному рисовальщику». На ней изображены аллегории европейских держав и Архистратиг Сил Небесных Михаил, который созывает их для защиты креста против буддизма, язычества и варварства. В обмен за этот «азиатский крестовый поход» Вильгельм обещает царю защищать его от возможных нападений в Европе и помочь разрешить в пользу России вопрос о возможных территориальных аннексиях. Он равным образом выражает надежду, что царь благосклонно допустит, «чтобы Германия со своей стороны могла приобрести гавань где-нибудь, тебе это не помешает?» (26 апреля 1895 г.)

Такая настырность Вильгельма при всех его заверениях в поддержке весьма раздражала Николая. Будучи сам бесхитростного темперамента, он с трудом выносил напыщенность своего кузена, его отсутствие такта, чувство собственного превосходства. Как в физическом, так и в моральном отношении противоположность двух владык выглядела почти комической. В то время как Николай со своим нежным правильным лицом, скромной бородкой и синими мечтательными глазами был персонажем боязливым, безликим, сознающим ограниченность своего ума, кайзер, гордясь своими закрученными кверху, навощенными усищами и сверкая своими стальными глазами, выставлял себя этаким фанфароном, гораздым при любом случае продемонстрировать свою образованность и силу во всех областях. При всей своей природной скромности Николай считал, что ему как государю российскому не пристало получать наставления от германского императора. Он помечает в своем дневнике: «Принял флигель-адъютанта императора Мольтке с письмом и гравюрой ко мне от нудного господина Вильгельма». (18 сентября 1895 года.) И несколько недель спустя: «После чая читал и затем трудился над сочинением чернового ответа Вильгельму. Несносное занятие, когда столько и своего дела и поважнее!» (24 октября того же года.)