Читать онлайн «Жизнь Ленина». Страница 55

В Советском Союзе воспитано уже несколько новых поколений. Их не приучили к отсутствию насилия. Наоборот, они живут в постоянной атмосфере принудительности и давления — в границах своей страны при убийственном режиме Сталина, внутри и вне ее после его смерти. За силой право во многих странах, а особенно — в коммунистическом мире. Правители России привыкли сами и приучили своих подданных к насильственным методам. Неисчислимые миллионы световых лет отделяют практику коммунизма от принципов, изложенных в «Государстве и революции», хотя эта книга все еще чтится, как священное писание.

Посмеялся ли Ленин над собой, высмеял ли он мечтателя, написавшего «Государство и революцию»? Мемуаристы молчат. Может быть, он был слишком огорчен, чтобы так позабавиться.

Отмирание началось, как только Ленин пришел к власти. Это было отмирание концепции отмирания. Оно проявлялось в малом и великом. Об одном «мало» важном случае пишет бывший петроградский рабочий В. П. Шуняков, вспоминая на страницах советского журнала о своих встречах с Лениным в 1918 г.{170} Петроград голодал. «Ежедневный продовольственный паек, состоявший в основном из 100–125 гр. хлеба, часто заменялся овсом, пшеницей, рожью, а иногда не получали и этого; выдавались даже селедочные головки и не первой свежести сушеная вобла». У голодающего партийного актива не было сил, чтобы справляться со своими политическими обязанностями. Поэтому в Выборгском райкоме «поднимался вопрос об организации закрытой столовой для работников районных организаций, но единого мнения по этому вопросу не было». Некоторые коммунисты, пишет Шуняков, считали, что актив должен голодать наряду с простыми рабочими, «большинство же рассуждало иначе, полагая, что если мы не будем поддерживать свой передовой актив, то его истощение, а отсюда и неизбежная преждевременная гибель пагубно отразятся на развитии революции, так как, лишившись своих организаторов и руководителей, рабочий класс не сможет быть двигателем революции и строителем нового общества». Вопрос был поставлен перед Лениным.

Ленин выслушал противников привилегированного положения актива и заявил, что они не правы в своих рассуждениях. Героика личного самопожертвования, из которой они исходят, особенно в настоящих условиях, сугубо мелкобуржуазна, она берет начало от эсеров. Рабочий класс не может идти в авангарде революции, не имея своего актива, своих организаторов. Актив надо беречь и в настоящее время, в пределах имеющихся возможностей, необходимо поддержать его физически. «Закрытую столовую, — сказал Ленин, — надо организовать. Рабочие поймут необходимость этого…» Через несколько дней столовая для районного актива была организована.

Шуняков снова встретился с Лениным в Москве, в сентябре 1918 г. За месяц до того «чрезвычайная тройка», в которую он входил, направила «в распоряжение Петроградской ЧК двух арестованных (пишет Шуняков): «сиятельного» брата «сиятельного» графа Витте (бывшего премьер-министра— Л. Ф.) и Воронина — директора-распорядителя фабрик «Акционерного общества Воронин, Лютч и Чешер». Оба обвинялись в хранении консервов, золотой валюты, ценных бумаг и пр. «Позднее, — пишет Шуняков, — нам сообщили, что, когда рабочие узнали об отправке арестованных в ЧК на Гороховую улицу, они собрались и учинили над ними настоящий самосуд». Шуняков рассказал об этом Ленину. «Особенно понравился Ленину, — вспоминает Шуняков, — мой рассказ о проведенном нами в районе красном терроре и, в частности, о расправе рабочих с «сиятельным» Витте и фабрикантом Ворониным. На мое замечание о нашем недосмотре, результатом чего явился самосуд, Владимир Ильич бросил реплику: «Ну, беды в этом большой не было, ведь рабочие знали, кого и за что они судили! В ходе революции, — сказал он, — такие случаи хотя и нежелательны, но неизбежны».

Отношение Ленина к закрытой столовой для коммунистов было вполне разумным. Его реплика по поводу самосуда показывает практический подход к делу: что было, того не воротишь. Но именно привилегированное положение коммунистов и неограниченный красный террор со стороны рабочих стали той чертой, которая навсегда отделила советскую реальность от провозглашаемого коммунистами идеала. Увеличенное во много раз в применении к миллионам партийных и беспартийных служащих, это нарушение ленинского правила о «заработной плате рабочего» (в наши дни даже мысль о такой «уравниловке» вызвала бы ужас или насмешки в коммунистических странах) создало иерархию чванных, жадных до роскоши чиновников-карьеристов, которые в течение десятилетий жертвовали принципами ради власти и оправдывали самые бесчеловечные средства стремлением к поставленным целям, сформулированным ими самими и мало похожим на то, о чем думали Маркс, Энгельс и Ленин. Во внутренних и, особенно, международных делах советское государство продолжало политику старой России, приспособив ее к требованиям больной психики Сталина, насущной необходимости и представшим возможностям. «Государство и революция» Ленина лежит в музее. Эта книга занимает исключительное положение среди работ Ленина, потому что это не марксистская книга. По мнению Ленина, квинтэссенцией марксизма была классовая борьба, понятие о которой, действительно, лежит в основе учений Маркса и Ленина. Но в «Государстве и революции» не принимается во внимание ни внутренняя, ни международная борьба классов. Пользуясь совершенно утопическим, «нигдешним» («егдинским»){171} методом, который сам он так поносил прежде, Ленин описал и предписал безгосударственное общество, не совместимое с реальными условиями ни того времени, ни сегодняшнего дня, или ни предвидимого будущего в России или в других странах. Несмотря на всю ее марксистскую терминологию и цитаты, книга Ленина представляет собой интеллектуальное заблуждение, причуду «твердокаменного» человека, идеологический эквивалент парика и грима, которые он носил, скрываясь под чужим именем, когда писал ее.

Ленин признавал, что «не может быть и речи об определении момента будущего «отмирания», тем более что оно представляет собою заведомо процесс длительный». Но начнется он сразу после свержения буржуазии: «Раз большинство народа само подавляет своих угнетателей, то «особой силы» для подавления уже не нужно. В этом смысле государство начинает отмирать».

Не успел Ленин прийти к власти, как гражданская война и иностранная интервенция стали предлогом для усиления государственной власти. Деятельность Ленина с ноября 1917 г. и до его последней болезни показывает, что он стремился к наибольшему возможному сосредоточению власти в руках единственной партии, управляющей государством. Так Ленин на деле осуществил свою дореволюционную цель. Партийное единовластие было в полном соответствии с его принципами и властолюбивым характером. Традиция единовластия исходила и из прошлого России{172}. Ленин вернулся к ней, побуждаемый личными наклонностями и силой внешних обстоятельств. Корень зла, возможно, лежал в том, что меньшинство, а не большинство народа подавляло своих угнетателей. Поэтому верх и взяло государство: «особая сила для подавления».