Читать онлайн «Императрица Цыси. Наложница, изменившая судьбу Китая. 1835—1908». Страница 111

На стенах домов пекинских улиц рядом с императорскими указами о запрете ихэтуаней красовались бросающиеся в глаза лозунги «боксеров» с призывами «за три месяца перебить всех иностранцев». Ситуация выходила из-под контроля властей, и 31 мая Цыси санкционировала ввод в Пекин из Тяньцзиня западных войск числом 400 человек для охраны иностранных посольств. Послы посчитали такое количество недостаточным, поэтому 10 июня из Тяньцзиня в Пекин по железной дороге отправились 2 тысячи солдат во главе с командующим британской военно-морской базы в Китае адмиралом Эдвардом Сеймуром. Им предстояло покрыть расстояние в 120 километров. Цыси данную экспедицию не разрешала, и она потребовала от своих дипломатов убедить послов повернуть свои войска. Глава внешнеполитического ведомства великий князь Цзин одобрял прибытие этой заморской армии, из-за чего Цыси в ярости заменила его последовательным и исполнительным великим князем Дуанем. Послы отказались поворачивать свои экспедиционные силы.

Вдовствующая императрица решила не пускать иностранную армию в Пекин без санкции китайских властей и объявила мобилизацию отрядов ихэтуаней, действовавших вдоль железнодорожной магистрали. Теперь им предстояло попытаться остановить заморских гостей. «Боксеры» проявили поразительную стойкость. По словам капитана Джеллико, служившего у адмирала Сеймура начальником штаба, они устраивали диверсии на всем протяжении магистрали и сражались «с величайшим мужеством». Лейтенант Фоунес Луттрел тоже отметил «большую храбрость» ихэтуаней. В скором времени соединившись с императорской армией, оснащенной современным вооружением, они смогли остановить экспедиционные войска Сеймура. Такой успех послужил укреплению надежды Цыси на то, что ихэтуани на самом деле способны отразить вторжение иноземцев. Из-за сражений вдоль железнодорожной магистрали ситуация в Пекине обострилась. 11 июня солдаты по большому счету магометанской армии, оборонявшие столицу, убили первого секретаря японского посольства Сугиаму Акиру, когда тот находился на улице. Цыси публично выразила «глубокое сожаление» по поводу зверской расправы над иноземным дипломатом и пообещала наказать повинных в его смерти злодеев. Однако, когда она отдала распоряжение командующему этой армией Дун Фусяню, тот ответил, что, если хотя бы одного его солдата казнят за убийство этого дипломата, в подчиненных ему подразделениях поднимется мятеж. После продолжительной паузы вдовствующая императрица сказала: «Ну, что сделано, то сделано…»

При поддержке все той же магометанской армии «боксеры» начали разбирать рельсы железнодорожных путей, выводить из строя поезда и резать провода телеграфных линий. Телеграфная связь Пекина с провинциями теперь отсутствовала, и наместникам южных областей приходилось доставлять телеграммы верховыми нарочными в Шаньдун, откуда их передавали в столицу империи. В Пекине ихэтуани под одобрительные крики огромных толп начали жечь церкви и недвижимость иностранцев. Демонстрируя крайнюю ненависть, чернь громила кладбища иностранцев, разбивала надгробные плиты и памятники, извлекала из захоронений тела усопших, колола их пиками, а потом сжигала.

Иностранцев часто называли «волосатыми» – мао-цзы, потому что на теле европейцев волос больше, чем у китайцев. Китайских христиан называли «второстепенные волосатики» – эр-мао-цзы, и по ним пришелся главный удар проявления ярости «боксеров». С обожженными и истерзанными телами они бросились в посольства в поисках защиты. «Такого зрелища плоти и крови вынести было трудно», – написал в дневнике один из гвардейцев. В столицу отправили спасательные отряды в надежде вызволить остальных, и их солдаты открыли огонь по толпам. За парочку дней погибло около сотни «боксеров» и простых китайцев. Ненависть переполняла местное население. Взбешенные мужчины с красными кушаками, вооруженные мечами, пиками и ножами, собрались толпами снаружи посольского квартала и осадили его.

Посольский квартал, где пребывали дипломатические представительства одиннадцати стран, выглядел как анклав около 3 километров длиной и полутора шириной. Он располагался рядом с юго-восточной стеной императорского города, внутри которого находился Запретный город. С юга этот квартал огораживала стена с зубцами, отделявшая населенный маньчжурами Внутренний город от ханьского Внешнего города. Мелкий канал, проложенный с севера на юг, делил его примерно пополам. Внутри этого квартала укрылись 473 гражданских иностранца и тысячи китайских христиан. Их охраняли 400 гвардейцев, соорудивших лабиринт баррикад. Под стенами перед кордоном бесновались толпы ихэтуаней с криками «Убьем заморских чертей! Убьем! Убьем! Убьем!». Те, кто слышал истошные ночные крики, «никогда не забудет библейское указание на обиталище демонов, репетирующих ад», – написал преподобный Артур Г. Смит. Цыси отправила дружелюбно настроенного к Западу Жунлу, к тому времени вернувшегося из «отпуска по состоянию здоровья», руководить войсками, назначенными для охраны дипломатического квартала. Она выпустила многочисленные указы, с помощью которых пыталась унять ихэтуаней, и отправила к ним на переговоры сановников, которым они вроде бы доверяли, чтобы те убедили их разойтись и вернуться в свои деревни. Если они не прекратят разрушение железных дорог, церквей и жилищ иностранцев, а также не покончат с нападениями и убийствами иностранцев и китайских христиан, им грозило истребление правительственными войсками. Одновременно вдовствующая императрица оправила телеграмму Ли Хунчжану с требованием прибыть в Пекин для переговоров с представителями западных держав. Боцзюэ в то время служил наместником императора в Кантоне и правил двумя прибрежными провинциями юга Китая. Он считал обращение Цыси с ихэтуанями «непостижимо противоречащим здравому смыслу» и ежедневно обменивался телеграммами с другими первыми лицами империи, чтобы как-то найти выход из складывающегося положения. Горящему огромным желанием помочь вдовствующей императрице, ему хотелось в Пекин «улететь на крыльях». Но еще до его отправления в столицу события перечеркнули все предпринятые усилия, так как Цыси узнала о сосредоточении у побережья Китая многочисленных кораблей западных держав, а также о тысячах солдат экспедиционных сил на борту подходящих судов. Вторжение представлялось неизбежным.

Вступление в войну означало участие в игре, на кону которой стояла судьба правящей династии, и Цыси ощутила потребность в одобрении ее действий со стороны сановников. 16 июня она созвала необычно представительное совещание с приглашением больше семидесяти участников: верховными советниками и министрами правительства (это отчетливо бросалось в глаза) служили в основном маньчжуры, причем деятели весьма посредственные. Очевидец описал, что представляло собой это заседание. В переполненном зале для аудиенций все участники стояли на коленях перед Цыси и императором Гуансюем, сидевшими бок о бок. Великий князь Дуань выступал в роли дирижера разгоряченного хора тех, кто выступал в пользу придания ихэтуаням правового статуса и использования их отрядов в качестве боевых единиц. Но нашлись и те, кто высказывался против такого предложения и, наоборот, просил принять более жесткие меры подавления черни. Когда один из них держал речь, великий князь Дуань оборвал его насмешливо-презрительной фразой: «С вашей помощью мы легко лишимся поддержки своего народа». В этот момент он выставил большой палец правой руки, означающий (практически у всех народов) одобрение «очень ценного предложения». Когда один из участников совещания обратил внимание присутствующих на то, что при ведении войны на ихэтуаней рассчитывать нельзя, «так как их храбрость по большому счету основана на черной магии, которая якобы должна защитить их от пуль противника», Цыси ответила ему с негодованием сама. «Понятно, что на такую магию рассчитывать не приходится, но разве мы не можем связать свои расчеты с душой и умом нашего народа? Китай ослабили до последнего предела, поэтому мы можем рассчитывать только лишь на душу и ум нашего народа. Если мы от них отмахнемся, что у нас останется для сохранения своей страны?» Она неистовым взглядом обвела тех, кто продолжал настаивать на своем.