Читать онлайн «Путеводитель по оркестру и его задворкам». Страница 38

Это перелеты, переезды, это концерт, который может закончиться в полночь, а потом триста километров до следующего города. Или спектакль, а выезд из гостиницы в аэропорт в половине третьего ночи. Это когда чемодан распаковывать бессмысленно, потому что в этом отеле ты успеешь только выспаться и почистить зубы.

Зато тебе не надо принимать никаких решений: до конца гастролей все уже расписано. Не надо разруливать накладки с халтурами и работами, не надо гулять с собакой, не надо делать уроки с ребенком, не надо сломя голову куда-то бежать и решать какие-то проблемы, вызывать сантехника или ехать в автомастерскую. Даже по магазинам бегать не надо — это уже практически лишено смысла. Только если для удовольствия.

На твою долю остаются впечатления, воспоминания и фотографии. Разве плохо?

Дирижерство — темное дело.

Н. А. Римский-Корсаков

Да… Тут есть некоторая проблема.

Дело в том, что отношения дирижера и оркестрантов часто строятся несколько антагонистическим образом с поправкой на особенности субординации. Что по здравом размышлении может показаться странным, потому что они вместе делают одно и то же общее дело, к тому же относящееся к духовной сфере. Изредка даже к высокодуховной, если повезет обеим сторонам.

Проблема и особенность дирижерской профессии отчасти заключается в том, что в ней дистанция между самозванцем и профессионалом велика как нигде. Но при этом не всегда очевидна слушателю.

Но поскольку эта книга посвящена хорошим музыкантам, то и дирижеры у нас тоже будут хорошие.

Мастер-класс Геннадия Николаевича Рождественнского.

Дирижерский мастер-класс — штука довольно интересная. Приезжает известный маэстро — в нашем случае это были такие мастера, как Г. Рождественский, В. Понькин и Й. Панула — замечательный финский дирижер и педагог. Они привозят с собой учеников — будущих дирижеров с полным набором хорошо знакомых дирижерских недостатков. В дальнейшем в дополнение к этому у многих из них разовьется и скверный характер.

А пока им предлагается двадцать минут поработать с настоящим оркестром. Это действительно нелегкое испытание, но, поскольку мастер-класс продолжается несколько дней, у них будет возможность повторить этот аттракцион несколько раз.

И вот молодой дирижер за пультом. Рядом, комфортно устроившись в кресле и положив ногу на ногу, с благостной улыбкой сидит Геннадий Николаевич. Оркестр, как обычно, играет, потому что ему уже давно до лампочки, кто там дирижирует и есть ли там кто-нибудь вообще. После успешного выступления второго своего ученика маэстро Рождественский обращается с краткой речью к оркестру. Пользуясь тем, что его студенты не понимают по-русски, он благодарит музыкантов за прекрасное исполнение мировой классики и просит все-таки играть по руке, потому что иначе эти (следующее слово он деликатно опустил ввиду его международного звучания) так никогда и не узнают, что ничего не умеют.

Мы, естественно, с удовольствием пошли навстречу пожеланию заказчика. Результат превзошел самые смелые ожидания. Улыбка Рождественского стала еще шире и обаятельнее.

Музыкант, у которого спросили, чем будет дирижировать весьма известный маэстро, ответил:

— Хотите знать, чем он будет дирижировать? Понятия не имею… А мы будем играть Пятую симфонию Бетховена.

Ш. Мюнш. Я — дирижер

Московский оркестр «Персимфанс» (Первый симфонический ансамбль), просуществовавший с 1922 по 1932 год, был основан на идее равенства, братства и коллективной ответственности. То есть без дирижера. Что в принципе, как выяснилось, возможно. Но неудобно. Потому что требует гораздо больше времени для получения искомого результата. Да и коллективное усредненное творчество…

Исторически (и чисто системно) понятно, что при больших количествах музыкантов — а это может быть и церковный хор, и опера, и инструментальный концерт — какой-то координатор должен быть. Эту роль выполнял солист (часто он являлся и композитором), в опере с учетом значительной роли клавесина — клавишник, а позже скрипач, концертмейстер оркестра. Дальше все пошло по накатанному кибернетикой пути: система усложнилась настолько, что для ее дальнейшего успешного функционирования потребовался специалист, освобожденный от исполнительства. Окончательно это стало понятно в эпоху Бетховена, а дальше понеслось по экспоненте. Эпоха романтизма не обошла своим вниманием такую экзотическую фигуру, как дирижер, тем более что магическое действо артиста, рождающего музыку, которая звучит, повинуясь только пассам этого медиума, вполне органично вписывалось в контекст тогдашнего отношения к художнику как к Творцу. Видимо, сочетание взглядов романтически настроенной публики и реальных потребностей быстро усложняющейся музыки и дало мощный импульс к выделению дирижера из чисто исполнительской сферы в сферу героико-мифологическую. Тем более что если то, чем занимаются исполнители на музыкальных инструментах, относительно понятно, то уразуметь, что делает этот волшебник с палочкой, может не каждый. А иногда и вовсе никто.

Настоящий дирижер — это не просто музыкант-исполнитель. Он, конечно, должен обладать дирижерской техникой, но кроме этого он и педагог, и психолог, и исследователь, и экстрасенс.

Мы с коллегой как-то вспоминали о работе с Евгением Владимировичем Колобовым. «Играли Реквием Моцарта. Представляешь, — говорит, — играю и обнаруживаю, что плачу». Такого просто дирижерским жестом не достичь. Для этого требуется еще какая-то более высокая форма коммуникации. Вот такая «астральная» сущность дирижера и есть мечта оркестрового музыканта.

Дирижер работает с развернутой во времени формой, и собрать в единое целое, к примеру, сорокаминутную симфонию — это уже большой концептуальный подвиг. Притом что реализует он это не лично, а посредством вовлечения в процесс чуть ли не сотни индивидуумов. В общем, он должен уравновесить собой целый оркестр. И в течение нескольких репетиций собрать мощную симфоническую конструкцию.

Дирижер как минимум должен знать, чего он хочет, а как максимум уметь показать это. Про флюиды молчу: они либо есть, либо их нет. Либо не долетают.

Я, конечно, понимаю, что для дирижера появление за пультом в новом для него оркестре — безусловно, стресс. Похожие эмоции, по идее, должен испытывать дрессировщик, входящий в клетку с макаками, — сожрать не сожрут, но помнут основательно. Естественно, он начинает самоутверждаться, обозначая жестом и словом, кто здесь главный. Что, по сути своей, бессмысленно, поскольку музыканты уже с первых минут видят, с кем имеют дело. А кроме того, они по природе своей не агрессивны, и те несколько случаев, когда дирижеров все-таки били, исключительно на совести этих дирижеров. Это подтвердит любой оркестрант. Без малейшего намека на сочувствие.