Читать онлайн «Африканскими дорогами». Страница 68

Манящую силу африканского города иногда сравнивают с притягательностью игорного дома: хотя выигрывают отдельные счастливцы, к карточным столам не подступиться. Очень немногим удача улыбалась в городе, но их успех вселял обманчивые надежды в сердца сотен тысяч людей. Лишь после долгих лет нужды в городских трущобах приходило разочарование.

Предместья крупных африканских столиц мне всегда представлялись скорее деревней, чем частью города. Дома, подобные крестьянским хижинам, обычно окружались огородами, полями маниоки или кукурузы. В пыли дворов копошились тощие куры, топтались мелкие, черные козы. Лишь по мере приближения к центру деревня уступала место «настоящему» городу.

Само городское население состояло главным образом из вчерашних крестьян, которые уходили от голода, от гнета деревенских старейшин и феодалов-вождей, надеясь на освобождение от оков патриархальной общины. Они, понятно, не забывали привычных обычаев, свои нравственные идеалы, и города Тропической Африки оставались поэтому в значительной мере крестьянскими городами…

Традиционное африканское общество имело, как иногда говорят, «кристаллическую структуру», столь устойчивы и строго определены были там отношения между отдельными ячейками, между людьми. В то время как часть людей была навечно заключена в отверженные касты ремесленников, другая была охвачена жесткой родовой системой отношений зависимости и власти.

Место человека в этом обществе в сравнительно малой степени зависело от его энергии, ума, таланта. Если он по происхождению принадлежал к роду, из которого в силу традиции избирались вожди, то мог наступить час, когда и его кандидатура станет обсуждаться и будет одобрена племенными старейшинами. Но если его род был рядовым, то самое большее, на что он мог претендовать, — это роль старейшины, роль родового главы. Достаточно было иметь крепкое здоровье, чтобы пережить сверстников, и терпение, чтобы ждать.

Проведенные после достижения независимости реформы довели в ряде районов континента кристаллическую структуру местного общества до «точки плавления», тем более что внутренний самонагрев начался уже давно. Вместе с тем они не были столь глубоки, чтобы полностью раскрепостить крестьянина, чтобы коренным образом изменить атмосферу в глухих африканских деревнях.

Оставалось бедственным и экономическое положение крестьянина. Кое-где оно даже ухудшалось, поскольку именно ему новая власть предъявила к оплате счета за создание вооруженных сил, за функционирование дипломатических представительств, за сооружение дворцов для президентов и министров. Возросли налоги, хотя мировые цены на выращиваемые с таким трудом бананы, какао-бобы, кофе, арахис упали.

Тогда, бросая истощенную, истерзанную землю, крестьянин решил использовать единственную полученную в результате независимости возможность изменить свою судьбу. Он уходил в город.

Я видел, как ужасны трущобы Аккры, Лагоса, Киншасы и многих других африканских городов. Плотность населения бывала там выше, чем в самых людных кварталах Лондона или Парижа, хотя в отличие от европейских столиц африканские пригороды застроены одноэтажными лачугами. В этом суровом, бьющемся з неизбывной нужде мире вчерашний крестьянин быстро утрачивал свои надежды. Один он погиб бы, но на городском дне действовали свои законы взаимопомощи. Земляки стремились жить вместе, часто они и занимались одним делом, которое старались монополизировать. Одной группе удавалось захватить скупку пивных бутылок, вторая «поставляла» едва ли не всех сторожей города, третья держала в руках чистку городских рынков. Среди обитателей дна существовали многочисленные объединения — религиозные братства, ассоциации соплеменников, своеобразные «клубы». С их помощью им удавалось выжить, а немногим, очень немногим даже преуспеть.

Дороги, идущие из деревень в города, хорошо утоптаны и широки. Но, раз оказавшись среди обитателей городского дна, африканский крестьянин имел очень мало шансов подняться наверх, куда ведут узкие и крутые лестницы.

Какие возможности обнаруживал вчерашний крестьянин? В случае удачи и при помощи друзей он находил место поденщика. На дорожном строительстве и очистке улиц, на железнодорожной станции или в порту, на заводах использовался ежедневно труд тысяч не имеющих квалификации людей. От крестьянина требовалась чрезвычайная энергия, чтобы подняться на следующую ступень и перейти в категорию полуквалифицированных рабочих. Опять-таки нужно было чье-то покровительство — десятника либо мастера.

Стать рабочим в Тропической Африке было и остается трудным делом. Строек немного, промышленных предприятий еще меньше, а главное — темпы экономического роста медленны и количество новых рабочих мест ограниченно.

В Аккре, например, когда я там жил, промышленность была не в силах поглотить все увеличивающуюся массу свободных рабочих рук, и у заводских ворот, у ворот, ведущих к порту либо к железнодорожной станции, каждое утро собирались толпы тщетно ищущих дела людей. Проходил час-другой, и они медленно расходились. Впереди у них еще один день голода, еще один день безнадежности.

В Аккре мне не раз приходилось слышать сравнение городского дна с глиняным сосудом, в который поток вчерашних крестьян вливается мощной струей через широкое горлышко, а вытекает едва заметными каплями через мелкие поры. В сосуде возникает поэтому громадное давление, временами разрывающее его стенки.

Действительно, если бы в Тропической Африке существовала надежная социальная статистика, то было бы, вероятно, нетрудно выразить в цифрах процессы стремительного роста городских низов и напряжения, возникающие в ходе борьбы вокруг немногих возможностей вырваться из числа обездоленных. Эта статистика позволила бы определять нарастание бунтарских, иногда явственно анархических настроений на городском дне, где уже не раз происходили стихийные взрывы — мятежи, погромы, «племенные» беспорядки.

Давление масс обездоленных на остальную часть городского общества осуществлялось многими путями. Благодаря сложной системе родовой взаимопомощи доходы африканского купца, жалованье чиновника, заработок рабочего в значительной мере перераспределялись в пользу городских низов.

Но нарождающаяся африканская буржуазия двумя руками сдирала с местного общества пелену традиционной этики. В Тропической Африке она противопоставляла ее нормам свой культ последовательного индивидуализма. Правда, это происходило не без определенных оговорок, не без колебаний. Из одной крайности впадая в другую, она временами охотно говорила об извечной ценности африканской традиционной морали, о святости африканских традиций солидарности и взаимопомощи. Эти разговоры становились громче, когда натиск на привилегии буржуазии усиливался.