Читать онлайн «Африканскими дорогами». Страница 65

Но, может быть, и Дакар и Киншаса представляли собой исключения? Нет, в облике каждого крупного города Тропической Африки легко было обнаружить ту же внутреннюю «расколотость», что и в столицах Сенегала и Конго. История становления нигерийской столицы — Лагоса многими своими особенностями напоминает рождение других крупных городов континента.

Века назад на берегу лагуны, где находится самый большой порт Западной Африки, возникла рыбачья деревушка: десяток глинобитных лачуг под кокосовыми пальмами, несколько вырубленных из древесных стволов пирог на берегу за чертой прибоя… Тысячи таких поселений разбросаны по всему побережью Гвинейского залива.

Нельзя сказать, что условия особенно благоприятствовали созданию города именно в этих местах.

Нигерийский ученый Акин Мабогундже как-то раз отметил, что «Лагос вырос почти вопреки всему характеру своего местоположения». Исследователь писал, что «город развился на болотистом острове, расположенном в лагуне, выход из которой в море затруднялся необычайно сильным прибоем и перемещающейся, предательской песчаной отмелью. Мелководье — до 1914 года глубина не достигала и 12 футов — вынуждало океанские пароходы бросать якорь далеко в море. Мелкие суда — катеры и тендеры, которые осмеливались пересекать отмель, должны были следить за цветом выброшенного флага, прежде чем решиться на проход. Даже когда флаг был белым, случалось худшее. Если катер или тендер наталкивался на отмель, у пассажиров оставалось мало надежды уцелеть. Лагосская лагуна была особенно славна бесчисленными акулами, которые шныряли вокруг кораблей в ожидании своих жертв. Когда же бывал поднят черный флаг, то о корабле, осмелившемся пересечь отмель, очень часто больше не было слышно. Наконец, даже после благополучной переправы посетителям Лагоса приходилось считаться с малярийной лихорадкой и дизентерией… Жаркий и влажный климат быстро вызывал состояние физической и умственной прострации, наполовину ослабляя сопротивляемость человеческого организма к тому времени, когда москиты обрывали его жизнь. В общем Лагос был самой известной из могил белого человека на западноафриканском побережье».

И все же европейцев не переставало притягивать к Лагосу. Англичанин Джон Уайтфорд еще в 70-х годах прошлого столетия писал: «Лагос, несомненно, находится в наилучшем положении для торговли в Бенинском заливе, и торговцы понимают его важность. Несмотря на природные трудности, вызываемые ветрами, приливами, сезоном дождей, отмелями, несмотря на то что океанские корабли вынуждены ради безопасности бросать якорь далеко в море, они организовали отправку на палубах пароходов, идущих из Англии, грузовых катеров, а также небольших транспортных судов».

А по мере того как увеличивалось торговое значение города, усиливался и приток людей из внутренних районов края. В 1851 году, когда англичане впервые энергично вмешались во внутренние дела Лагоса, здесь проживало меньше десяти тысяч человек. В 1861 году, к моменту захвата англичанами, город насчитывал уже вдвое больше жителей.

Едва ли не первой книгой, посвященной прошлому нигерийской столицы, была «История Лагоса», опубликованная еще в 1914 году, принадлежавшая перу директора местной школы святого Иоанна Богослова — Джона Лоси. В предисловии Джон Лоси рассказывает, что, восстанавливая прошлое города, опрашивал стариков, а кроме того, использовал записки местного старожила Отонба Пейна. Работа над книгой заняла больше трех лет.

Поражает, а временами трогает дотошность, с которой автор докапывался до мельчайших подробностей городской истории, вроде установки первых фонарных столбов на лагосских улицах (19 октября 1868 года), наименования улиц в столице (в феврале того же 1868 года), гибели верховного вождя Олуволе от молнии в 1844 году и т. д. А в то же время Лоси вполне серьезно верил в легенды и предания, которыми были окружены первые десятилетия лагосской истории.

Он вспоминает, что первый поселенец — охотник Огунфунмире, живший очень долго, обладал способностью превращаться в различных животных, что ему помогало в охоте. Собираясь в лес, Огунфунмире погружал голову в один сосуд с волшебным эликсиром и становился животным, а возвращаясь, погружал голову в другой сосуд, где содержались смеси, делавшие его снова человеком. Эти превращения внушали отвращение и ужас его детям, и однажды, когда он отправился на охоту под видом удава, они опрокинули оба горшка и выплеснули эликсиры. Вернувшийся отец несколько дней ползал по двору, разыскивая сосуды, а потом, потеряв надежду вернуть себе человеческий облик, уполз в джунгли и больше не появлялся.

Не менее фантастична и вторая легенда, рассказанная Лоси. Шла война между владыкой королевства Бенин и вождем Лагоса — Олофином. Жена его Аджайе, подкупленная обещанием коралловых бус и иных украшений, раскрыла бенинцам секрет, позволявший войскам ее супруга отбивать все атаки. Олофин попал в плен и был отправлен в Бенин, где брошен в темницу. Там его морили голодом, но проходили дни, а он держался. Королю Бенина донесли, что каждую ночь в камере пленника слышны многочисленные голоса, словно на рыночной площади. Напуганный владыка приказал освободить Олофина.

Вернувшись в родные места, Олофин решил сурово наказать легкомысленную изменницу-жену. Ее обезглавили. Однако лишенная головы женщина продолжала жить. Она часто появлялась среди людей, которые, как пишет Лоси, смотрели на нее «с очень большим изумлением». Но как-то раз Олофину нанес визит его давний друг по имени Алаворо. Увидев движущееся по городу обезглавленное тело, он справился, что произошло. Когда ему рассказали историю женщины, он силой своего волшебства приказал телу броситься в лагуну. И оно подчинилось. Больше никто никогда не видел Аджайе.

Нет слов, эти истории любопытны. Да и рассказаны они в книге «к месту», объясняя происхождение то фамилии древнейшего рода столицы, то выразительной поговорки.

Но, пожалуй, еще более интересен сам подход автора к материалу. Он был весьма образованным для своего общества человеком — знал английский, много читал, был любознателен. Знакомясь с его книгой, видишь, что она написана патриотом, который любит свой народ и гордится его прошлым. В то же время поражает неумение отделить реальное от фантастического, действительно бывшее от рожденного народным воображением. Столь очевидная для каждого современного человека граница между сказкой и жизнью Джоном Лоси воспринималась как нечто весьма расплывчатое и неопределенное.

Если европейская образованность побуждала историка вспоминать и записывать историю династических споров лагосских князей, рассказывать о колониальных экспедициях англичан, создавать портреты наиболее интересных и видных людей лагосского общества, то сила архаичного мировоззрения заставляла автора без нотки сомнения пересказывать «предания старины далекой».