Читать онлайн «Воробей, том 1 (СИ)». Страница 26

Так мы с адъютантом императора стали, в каком-то смысле, партнерами в бизнесе. И именно Володя был причиной ныне широко известного высказывания императора о том, что, дескать, все, близко стакнувшиеся с Лерхе, быстро становятся богатеями. Поскольку только-только вступив в строй в семьдесят третьем, уральская железная дорога дала просто гигантскую прибыль. И по прогнозам, уже к лету текущего года должна была полностью окупиться.

Это я все рассказываю к тому, что у Владимира Анатольевича не было никакого резона записываться в моей канцелярии. Уж кому, как ни ему было отлично известно место моего жительства. И дверь у него перед носом я бы уж точно закрывать не стал.

Присутствовала тут какая-то загадка, требовавшая осмысления и, возможно, принятия решения. А потому вошедшего в приемную комнату военного министра Милютина я сразу и не приметил.

У меня была, так сказать – веская причина. Этого просто не могло быть! Невозможно, немыслимо! Министры в Российской Империи, конечно же, могут встречаться. В светских салонах, на званых обедах, на приемах у царя, на заседаниях Совета министров, в конце концов. Но никогда – и это буквально никогда – не являются друг к другу на, что называется: рабочее место! Да, Бог ты мой, в министерских кабинетах даже мебели такой не предусмотрено, где можно было бы разместить равного по положению гостя. Никаких тебе зон отдыха или чайных столиков. Невместно это в святая святых храма Большой Чиновничьей Мечты!

Ну конечно министрам приходилось как-то время от времени взаимодействовать. И для этого при каждой из канцелярий обреталась целая армия младших клерков. Курьеров, письмоводителей и прочих коллежских регистраторов, чьей основной задачей была доставка документа из точки А в пункт Б.

Скажете – собачья работа? Обзовете этих достойных людей мальчиками на побегушках? И будете правы. Собачья, особенно в отвратительную погоду, и побегать им иногда приходится. Однако же, как и у всего в нашем нелегком деле, у этой медали тоже есть оборотная сторона.

Не так-то это и просто. Это вам, судари и сударыни, не пакет с газетами на крыльцо кинуть. В нелегком курьерском ремесле, прежде всего порядок должен быть. Всякая бумажка должна правильно выйти из присутственного места – соответствующим образом оформленная и зарегистрированная в книгах, как положено.

Доставить – что? Доставить по адресу и голубь может – в остальном птица глупая и бестолковая. А вы попробуйте депешу еще внести правильно в вотчину чужого министра! В условиях жесточайшего противодействия, так сказать, конкурирующей стороны. Это же искусство! Тут талант нужен! Матерых курьеров начальники канцелярий друг у друга византийскими интригами переманивают! И жалование иным письмоводителям такое положено, какое не всякий коллежский асессор имеет! И даже эти, безусловно уважаемые специалисты, никогда и ни в коем случае не допускаются к телу министра. Да какие там кабинеты! Им даже в приемные путь закрыт!

Явиться же напрямую, заглянуть на огонек к коллеге, значило невольно признать в некотором роде подчиненное положение. И не важно, как иного министра примут на самом деле. Молва все равно немедля запишет этакого незадачливого господина в просители.

Теперь представьте мое недоумение, когда я таки разглядел в некоем нерешительно переминающемся с ноги на ногу господине в генеральском мундире, военного министра Дмитрия Алексеевича Милютина.

Скандал! Нонсенс! Повод для сплетен на неделю вперед для всех без исключения салонов столицы. И не важно, что в принципе на собрания Совета министры все едино съезжаются ко мне в Эрмитаж. Одно дело Советский парадный подъезд и этаж первый, где собственно и находится зал заседаний. Совсем другое – второй этаж и классический чиновничий муравейник канцелярии товарища Председателя. Даже не совсем министра – всего лишь заместителя! Что как бы не еще хуже!

Да и мне, прописному бунтарю и фрондеру, такое не простили бы. Не списали бы, как прежде, на сибирскую дремучесть или на стойкую нигилистическую позицию. Мыслимое ли дело?! Я совершеннейшее отказывался употреблять в речи этот безумный словоформ! Эту дурацкую, свистящую в беседах господ бесконечными повторениями, буквочку эс. «Любезнейший-с, соблаговолите-с передать мне салат-с» Ну не бред ли? Между тем, словоформ этот означает не что иное, как сокращенное до предела слово «сударь». Всего на всего! А раздули из пустяка настоящего мамонта. Дескать, я принципиально не намереваюсь выказывать собеседнику уважение.

Воробей! Выскочка! Невесть кто, подло влезший к Великому Государю в доверие. Богатеющий на казенных заказах и законы непременно в свою сторону оборачивающий. А сам-то человечек мелкий, или даже – мелочный. Этакий напыщенный и не умный немчик, без гроша за душой приехавший в Петербург и одной лишь царской милостью пребывающий. Крошки с барского стола не брезгающий подбирать. А ставит из себя чуть ли не принца крови...

Это не я о себе выдумываю. Такое мне чуть не еженедельно доносят. Тот или иной вельможа в салоне графини такой-то высказался так-то и так-то. Можно подумать, мне очень хочется ведать - чего там еще обо мне эти господа выдумают.

Десять лет уже в этом новом мире. Десятилетие прошло с тех пор, как моя воющая от ужаса душа вселилась в новое тело. Пора бы уже как-то вжиться. Обвыкнуться с их бесконечными традициями и обычаями. Ан нет. До сих пор изредка ощущаю себя партизаном: вроде и земля вокруг своя, родная, а вот люди на ней все какие-то чужие, враждебные.

Впрочем, дражайший наш Дмитрий Алексеевич, тоже тот еще... Милейший, тихий, вроде бы как – не от мира сего, человек. А стоит кому задеть эту его нежно лелеемую и усиленно им продвигаемую реформу в императорской армии, взвиться может как пламя, вскинуться аки лев рыкающий. Столько в его не особенно атлетичной фигуре сразу энергии объявляется, такой мощью от него пыхает – откуда только берется?! По кулуарам шепчут, мол, без участия кого из Архангелов тут точно не обходится. Болтают: видно угодны дела нашего генерала от инфантерии Господу.

Но и Вседержитель не спасет Милютина от злых языков, стоило бы тому перешагнуть некую незримую линию, отделявшую собственно мой кабинет, от приемной. Он, растерянно хлопающий круглыми своими, совиными глазами, мнится мне – и не догадывался, в какую ловушку его отправил пока неведомый «доброжелатель». Ну, право слово! Не сам же военный министр выдумал этакий кандибобер?

Что и подтвердилось уже через пару минут. Когда я, вцепившись в локоть незваного гостя, вывел того в коридор, а потом и на лестничную площадку. Было намерение доставить незадачливого министра в зал заседаний, и уже там выяснить, наконец, цель потенциально компрометирующего Милютина визита. Однако не молча же нам было идти. Ясен день, даже последнему недотепе понятно, что я, этакой вот настойчивой эвакуацией, практически спасаю гостя от позора. Но ведь даже такой шаг должен был выглядеть пристойно.

- Удивили вы меня, Дмитрий Алексеевич, безмерно, - шепотом приговаривал я с озадаченной физиономией семенящему рядом военному министру в ухо. – Признаться, хоть прежде нас и нельзя было заподозрить в приятельстве, однако же искренне рад вас видеть. Но, как же так можно. Истинно - снег на голову. А если бы меня не оказалось? Экий бы конфуз вышел, кабы вы пришли, а меня не оказалось!

- Да как же такое могло случиться? – поддавшись созданной мною атмосфере приватности, негромким же голосом, отвечал Милютин. – Когда вас, ваше высокопревосходительство, видели выходящим из экипажа у Советского подъезда Эрмитажа. Их императорское высочество, великий князь Константин Николаевич от того мне поручение и дал.

- Вот как? – я резко остановился там, где сведения об, так сказать, изменении диспозиции достигли ушей. Прямо на верхней ступеньке лестницы. И торчали мы там с генералом, как две пожарные башни, у всех на виду, еще несколько минут. Пока я не обдумал вести и не принял решение. Ибо, поручение от члена императорской фамилии – это достаточно веская причина, чтоб один министр безбоязненно посетил вотчину другого.