Читать онлайн «Зима на разломе». Страница 25

Навестив Реувена, я снова купался, стараясь не задевать морских ос — крошечных, почти невидимых медуз, которые жалят так, словно касаются оголенным проводом, одевал вместо плавок джинсы и шел на яхту.

Яхта «Дюгонь» была всего двадцать метров длиной. Кроме нас с капитаном, на ней были только кок, моторист, еще один матрос и девушка кэпа, исполнявшая обязанности стюардессы и главбуха. Мы обходили все причалы, от яхтенной марины до пирса дельфинария, где общением с дельфинами лечат умственно отсталых детей.

Собрав десяток-другой туристов, мы везли их на часовую морскую прогулку.

Штормов в заливе Акаба не бывает, а ветер практически всегда дует на юг. Отойдя под парусом к стыку границ четырех стран, мы ложились в дрейф и ждали заката, ужиная вместе с пассажирами. Израильский и иорданский города различались только тем, что в Эйлате было больше высотных домов. В остальном все одинаково: белые домики, пальмы, корабли у причалов, отели, портовые терминалы. А вот горы были совершенно разные. Израильско-египетскую сторону покрывали зловещие черные отроги, изгрызенные каньонами, а на иорданско-аравийской стороне ровной стеной высился кирпично-красный хребет Джебель Бакир. Когда его освещало заходящее солнце, некоторые туристы буквально плакали от восторга. Дождавшись сумерек, мы заводили мотор и возвращались в город как раз к началу моей смены.

Хотя теперь я сменил ремесло дворника на довольно романтическую профессию моряка, мне все еще было очень далеко до того, чтобы составить конкуренцию Леве.

Человек, которому суждено было дать мне шанс, появился неожиданно, и звали его Джин-Тоник.

Я дремал на пляже, когда рядом со мной на песок опустились невысокий упитанный парнишка и две длинноногих стройных девушки (без лифчиков). Они болтали на безукоризненном калифорнийском английском, но парень вдруг остановился взглядом на книге Л. Гумилева «Древние тюрки», лежавшей на моих кроссовках с пером грифа вместо закладки.

— Славные девчушки, — неожиданно сказал он на чистейшем русском, — составишь нам компанию? А то одна лишняя.

— Которая?

— Та, что все время улыбается.

— Она мне и так больше понравилась. Не люблю деловых.

— Та не деловая, а сдержанная. Знаешь, как в стихах говорится?

Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем, Восторгом чувственным, безумством, исступленьем, Стенаньем, криками вакханки молодой, Когда, виясь в моих объятиях змеей, Порывом пылких ласк и жаждою лобзаний Она торопит миг последних содроганий…

Я, конечно, тут же подхватил:

— О, как милее ты, смиренница моя,

О, как мучительно тобою счастлив я,

Когда, склонясь на долгие моленья,

Ты отдаешься мне — нежна без упоенья,

Стыдливо холодна, восторгу моему

Едва ответствуешь, не внемлешь ничему,

И оживляешься потом все боле, боле, боле,

И делишь наконец мой пламень поневоле!

— На каком это вы языке говорите? -заинтересовались девочки, и вправду оказавшиеся американками.

— На языке шейеннов, — без запинки ответил парень.

— Джимми, ты что, индеец?

— Нет, но я вырос в племени. А вот Высокий Орел — он кивнул на меня — на три четверти шейенн.

— Но как ты узнал, прежде чем с ним заговорить?

— Он читает книгу на шейеннском, и закладывает ее Орлиным Пером Воина.

На обложке книги очень кстати были нарисованы лук и стрелы.

Естественно, девочки пришли в восторг и позволили нам проводить себя в отель.

Они занимали роскошный двухкомнатный номер, где мы и трахали их, как подобает воинам, до самого вечера (морской прогулки в тот день не было). В девять мы оба вдруг извинились и слиняли.

— Ты куда, Высокий Орел? — спросил парень.

— Сторожить турцентр. А ты куда?

— Сторожить автостоянку. Я Дима Тонкин, или Джимми.

— Володя из клана Динцов. Из Москвы. А ты?

— Я родился в Волгограде, а жил в Сан-Франциско.

Мы шли по набережной. Солнце село, но вершины гор за заливом еще светились.

— Красиво, — сказал я.

— Ты бы видел, какие были закаты у нас во Фриско! — и Джимми погрустнел.

Он ужасно тосковал по Калифорнии. В Израиле иммиграцию называют «алия»

— восхождение. Когда Джимми спрашивали, давно ли он совершил алию, он отвечал: «Я не взошел, я спустился». И обычно столь патриотичные израитльтяне, узнав, откуда он, согласно кивали. Американское происхождение позволяло ему устраиваться на высокооплачиваемую работу, хотя из всех, кого я знаю, он единственный еще более ленив, чем я.

Только много позже я случайно узнал, что Джимми никогда в жизни не был нигде, кроме России и Израиля.

У него были феноменальные способности к языкам. Ему ничего не стоило притвориться жителем Луизианы, болтая с американцем-южанином, назваться марокканским евреем в телефонном разговоре с «марокканцем», и даже выдавать себя за сына араба и англичанки. Правда, светлые волосы и голубые глаза не способствовали удачным мистификациям, но он так удачно копировал акцент, что люди обманывались, даже видя его перед собой.

На кличку «Джин-Тоник» он слегка обижался.

— Это только в Совке думают, что джин пьют с тоником, — говорил он. — Джин пьют с содовой, а с тоником пьют виски.

За бутылку коллекционного виски он готов был отдать свою недельную зарплату.

— Как ты можешь ходить в таком виде, — возмущался он, — позоришь наше племя. Я доложу Совету Шейеннских Вождей. Надо сходить в магазин для бедных.

«Магазин для бедных», как выяснилось, представлял собой склад Министерства Абсорбции, куда сердобольные граждане сдавали поношенные вещи для олим хадашим.

В последние годы ручеек пожертвований иссяк, поскольку вновь прибывших перестали любить, но кое-что там еще оставалось.

Надо же было такому случиться, что до меня в Эйлат не приехал ни один иммигрант ростом 186 см и с 46-м размером обуви! Издав дикий вопль, Джимми извлек из кучи хлама несколько вещей в ненадорванной упаковке: американский голубой пиджак, две пары роскошных белых брюк, белые итальянские туфли ручной сборки, несколько канадских рубашек и галстук в цветах эстонского флага (бело-сине-черный). Позже галстук пришлось отдать Джимми, потому что он по телевизору увидел в таком же Клинтона. Но к тому времени «селедка» уже сыграла свою роль.

Одев относительно более скромные брюки и самую дешевую из рубашек, я совершил пробный рейс на дискотеку в «Кейсар». Когда я вошел в подвальный зальчик, там уже было довольно темно, но при моем появлении реакция оказалась довольно неожиданной: парнишка, исполнявший обязанности диск-жокея, вырубил музыку, и все уставились на меня.

— Кто это? — послышался чей-то шепот.