Читать онлайн «Солнечный щит (ЛП)». Страница 13

Потому что это была поимка. Не «живой или мертвой», как помечали много других бандитов. Они хотели, чтобы меня схватили живой. Но это не успокаивало — я не понимала, что хорошего могло ждать меня в Каллаисе. Это было из-за охоты на работорговцев? Или ради наказания за воровство у того старика и кучи других? Или так они делали заявление? Хотели сделать что-то ужасное с моим телом — повесить меня со стены где-то как предупреждение для других бандитов, решивших глупо угрожать старому профессору?

Джема топала копытами, Крыс отбежал ко мне. Он прильнул к моей ноге, и я рассеянно почесала его за ушами. Великий Свет, без Снейктауна ближайшим городом для нас был Пасул, почти день пути в другую сторону. Это был моквайский городок у края границы, где равнины поднимались небольшими горами, ловящими всю воду на другой стороне. Придется взять с собой Сайфа. Он мог сойти за моквайца, и он знал язык лучше меня — я давно не практиковалась, с дней в песчаном карьере Телл. Нам придется обменять деньги, там мог быть банк, но не хотелось лишний раз показывать лицо. Но и там могли знать о награде. Я разбила достаточно телег моквайцев с рабами, чтобы они были рады отдать меня властям Алькоро. Если они еще не искали меня, скоро начнут. Я выругалась и потерла глаз, а потом выругалась снова — мокрая шерсть Крыса попала в глаза.

Молния вспыхнула снова, через секунду раздался гром. Буря уходила на юг — они тут никогда не задерживались, но они успевали бросить в тебя все. Я подняла голову, стала дрожать от того, что промокла. Я жалела, что потратила время на сбор пыльцы — она уже промокла и будет бесполезной. И я не смогу вернуться в лагерь до ночи, особенно раз пришлось сойти с дороги. Если подумать, мне стоило уехать за обнажение породы, скрыться на случай, если шериф решит погнаться за мной, пока не стемнело. Я не брала с собой припасы — одеяло или огниво. Я думала, что доберусь до городской конюшни или кладовой Патцо. Я даже еды с собой не взяла, кроме мокрой пыльцы.

Ночь будет долгой, холодной и мокрой.

Дождь утихал. Я отклонила шляпу и посмотрела на небо, капли жалили лицо. Вода. Ценная вода. Тут было все или ничего — грозы, потоп, ураганы… или ничего. Так было и в Трех линиях. Пир или голод. Все или ничего.

Не ничего. Пока что. Я слизнула капли дождя с губ. Гроза прошла. Пройдет и наша. Мы сможем ехать дальше, укрываясь и уклоняясь от молний.

Просто нужно понять, как. 

8

Тамзин

Шел дождь. Он начался не так давно, длился дольше, чем за последние несколько недель. Прохладный влажный воздух доносился от окошка, принося запах мокрой земли. Я не могла представить себя в Моквайе, даже закрывая глаза, но было приятно слышать стук дождя и гул грома. Сердце словно высохло вместе с кожей и разумом, и звук текущей воды успокаивал меня, остужал, как камень в реке.

Я стояла под окном, ветер бросал капли мне на щеки. А еще дождь заглушал ворчание Бескин. Роза ушла вчера утром за припасами, и Бескин была докучающей, когда оставалась одна. Она любила переделывать кухню, и грохот горшков и утвари заставлял меня скрипеть зубами.

Теперь я меньше спала, последние несколько дней пыталась понять, на кого работали Бескин и Пойя. Я не верила, что они стояли за моим похищением. Несмотря на их стратегию, они не могли просто отправлять письма с шантажом в Толукум отсюда — придворные смогли бы выследить их. У них явно был посредник, и нападение на мою карету требовало нескольких помощников. Кто-то в Толукуме, может, при дворе, тихо тянул за нити. Я часами перебирала всех, кого знала и не очень знала, кто захотел бы, чтобы я была заперта в кладовой в глуши.

И растущий список… не радовал.

Голова все еще болела от атаки, и куча вопросов без ответа тревожила меня. Шум Бескин не помогал. Я понимала, почему Пойя старалась быть подальше каждый день. Я не знала, станет ли она медлить с возвращением из города, или ее желание проверить, что я еще взаперти, пересилит ее ненависть к сообщнице.

Я не знала, были ли шансы, что они дадут мне письменные принадлежности, когда пополнят запасы пергамента. Я не могла послать никому письма, так что не понимала, какое им было дело, если только они не мучили меня, оставив без дел. Глупая пытка — я уже не была угрозой. Но я не ценила раньше, как могла обдумывать мир, все записывая. Я знала, почему была такой. Мои родители были писарями.

Это было немного вне норм ашоки. Многие из нас родились в политической среде, окруженные дипломатами, советниками и придворными, так строилось понимание двора, и как его встряхнуть, не разбив. Некоторые ашоки были из сферы развлечений, родились с лирой или барабаном. Они быстро придумывали слова, умели понять культуру двора наблюдениями.

Я была не такой. Мои родители делили просторный кабинет с другими писарями в главной библиотеке Толукума, копировали страницы текстов и отправляли их дальше, чтобы их переплели. Я стала бывать там с ними, пока все еще питалась грудью матери. Они быстро писали — папа мог сделать сто страниц в день. Мне больше нравился почерк мамы — широкий и ровный, с идеальными изгибами. Как по мне, богатые ученые, которые получали книги, написанные ее рукой, были самыми удачливыми.

Никого не удивило, что я рано узнала буквы и стала листать книги, пока родители работали. Порой я помогала мелочами другим писарям — носила пергамент, чернила или перья, включая лампы, когда рано темнело, относила законченные страницы вниз, где книгам делали переплеты.

Но жизнь писаря, хоть и хорошо оплачивалась, сказывалась на теле. Треть работников в кабинете ходила с тростью, даже юные — результат дней над столом. Многие уходили, когда их зрение ослабевало, или когда было больно держать перо измученными пальцами.

Папа начал первым проявлять признаки, у него ухудшилось зрение. Я помнила, как он щурился, глядя на страницы, нос был в дюйме от них, чтобы он правильно понимал перевод. Я добавила на его стол ламп, чтобы было яркое освещение, и я следила, чтобы его чернила были темными, хорошими. Но мои старания не помогали. До одного дня.

— Тамзин, иди сюда.

Я опустила перья, которые точила, и подошла.

— Это предложение… не могу понять.

Почерк прошлого писаря был неровным.

— Тут говорится: «Позвольте гостю или гостье попробовать сперва, если не захотят другого».

Папа хмыкнул и стал записывать это, потирая глаза.

— Спасибо. Этот текст невозможный.

Я заметила, что он за утро продвинулся мало — даже не закончил первую главу. Я придвинула стул к его столу.

— Хочешь, прочту следующую строку?

— Тебе не нужно заниматься чем-то другим?

— Нет.

Он вздохнул и потер глаза.

— Хорошо. Прочитай мне пару абзацев. Пусть мои глаза отдохнут.

Я прочла пару абзацев. Потом еще. Я дочитала до конца главы. Это был этикет приема гостей на официальном ужине, и я вскоре узнала два новых слова — идеологический и несистематичный. Папа ускорил темп, перо увереннее двигалось, ведь ему не нужно было отвлекаться взглядом. Когда я закончила главу, он спросил, не хотела ли я остановиться.

Я не хотела. Я только что узнала, как стоит вежливо справляться, если политические взгляды не совпали. Это было интересно.

Мы продолжили. Остаток дня я читала ему текст, остановилась только ради большой кружки холодного чая. Я потягивала чай между предложениями, чтобы он успевал пером.

Так началась моя роль оратора, пока я начитывала тексты папе. Когда мы закончили учебник по этикету, мы перешли к книге об управлении дождевой водой, а потом к истории стеклодувов, а потом к справочнику по соколиной охоте.

Я узнала о театре из справочника для работников театра. Я узнала, как играть на дульцимере, продиктовав пособие по их созданию и технике. Я узнала основы восточного языка после справочника переводчика, произносила иностранные слова, они звучали нетерпеливо, почти срывались с языка. Я изучила ритм песен и читала поэзию из шести томов классический баллад и поэм.