Читать онлайн «На качелях XX века». Страница 67

А теперь я вернусь к своей деятельности. Работа в Отделении общей и технической химии в основном была направлена на углубление связи большой науки с промышленностью и на развитие науки в периферийных институтах. Для этого надо было ближе и подробнее знакомиться с химической наукой на местах. Поэтому в феврале 1964 г. я выезжал с группой членов нашего отделения в Баку. Мы познакомились с работами химических институтов Академии наук Азербайджанской ССР и университета. Это было полезно и необходимо как для бакинских институтов, так и для нас: проблемы нефтехимии, над которыми теперь в основном работают ученые Баку, имеют самое прямое значение для настоящего и будущего нашей страны.

В том же году в конце сентября мы вместе с академиками М.И. Кабачником, В.И. Спицыным, К.А. Андриановым и рядом других представителей нашего отделения побывали в Узбекистане по приглашению Академии наук Узбекской ССР (фото 87). Мы познакомились с научными исследованиями, ведущимися в Ташкентском университете, фармакологическом институте, в политехнической школе и в других учебных и исследовательских учреждениях. Направление научных работ строго отвечает нуждам и задачам, поставленным перед республикой. Главная культура Узбекистана — хлопок. Химия хлопка исследуется всесторонне. Изучен состав хлопкового масла. Исследована зелень хлопка, и в настоящее время лимонная кислота производится из этого сырья, а не из лимонов или махорки, как было раньше.

Но главное — это хлопковое волокно. Теперь этот основной объект изучается методами высокомолекулярной химии. Глубоко исследуются методы борьбы с вредителями и болезнями хлопка, особенно с доставляющим большие заботы вилтом [429]. Уже сейчас можно отметить обнадеживающие успехи. Велик успех и в других областях фитохимии, в частности, в исследовании дикой флоры Узбекистана на содержание в ее растениях алкалоидов. Открыт длинный ряд новых алкалоидов. Исследуются их строение, их фармакологические свойства и медицинское применение.

Во время пребывания в Узбекистане мы были окружены самым теплым и искренним пониманием со стороны тогдашнего руководства Узбекской Академией наук в лице ее вице-президента Я.Х. Туракулова [430] и особенно — председателя Верховного Совета Узбекской Республики, а теперь президента Академии наук Узбекистана и действительного члена Академии наук СССР А.С. Садыкова [431]. Что меня поразило в беседах и встречах с узбекскими учеными, это то высочайшее (я не найду, пожалуй, другого слова) уважение и любовь, с которыми они относятся к своим «учителям», принесшим светильник науки в отсталую, тогда в массе неграмотную послецарскую провинцию. Никогда не забуду рассказа А.С. Садыкова о том, как он учился: он ходил в школу поочередно со своими братьями, так как в семье была только одна пара сапог на всех ребят! Вот как велика была тяга к учению! Легко было понять гордость и признательность узбекских жителей, которым советская власть открыла дверь в культуру и науку.

Помимо Ташкента мы побывали и в Самарканде. Мы проехали на машине через «Голодную степь» [432]. Такая она была тогда, действительно, в прямом смысле. А сегодня это — житница республики. Посетили в Самарканде университет, познакомились с его молодыми учеными и «молодыми» исследованиями. Памятники Самарканда, их архитектура, необыкновенно прочно сохранившиеся краски — все это не имеет себе равного.

1964 год оказался очень нагруженным командировками.

Поездки во Францию в 1964 и 1966 гг.

1 ноября 1964 г. мы с женой Мариной Анатольевной вылетели в Париж по приглашению Парижского университета, который присудил мне степень доктора honoris causa [433]. Вот мы и отправились для участия в торжественной традиционной церемонии награждения. Для нас был забронирован номер в старинной гостинице «Большая Луврская» (Grand Hotel du Louvre). Номер был скромный, шумный, так как окна выходили на улицу Риволи с ее непрерывным потоком машин. В тот же день мы обедали у химика профессора Мага и его гостеприимной жены, физика по специальности и матери трех очаровательных ребят. На следующий день мы встретились в Сорбонне с профессором (будущим академиком) Норманом и обсудили программу нашего пребывания во Франции. После посещения Лувра ходили по вечернему городу.

Третьего ноября за нами заехал профессор Румпф, с которым я был давно знаком и который заведовал одной из лабораторий Национального научно-исследовательского центра. Очень подробно осматривали лаборатории Центра, и куда бы мы ни приходили, нас встречали чрезвычайно дружественно и охотно рассказывали о своих работах. В этот же день мы нанесли визит декану факультета естественных наук в Сорбонне профессору Заманскому. Впервые я побывал в новом, незадолго до этого выстроенном, здании на набережной Сен-Бернар, где уже разместился к этому времени математический факультет. При беседе с деканом присутствовал Норман и зам. декана математик Готье.

Четвертого числа нас принял в своем кабинете в старом здании Сорбонны ректор университета профессор Рош, биолог по специальности. Сопровождал нас туда химик профессор Жюльен. После этого мы ездили осматривать новые, еще не совсем законченные здания университета в Орсе, приблизительно в 20 км от Парижа.

Проехав еще километров пять, мы оказались в одном из научно-исследовательских институтов Национального научно-исследовательского центра в Жиф сюр-Ивет и посетили Институт природных соединений, возглавлявшийся профессором Ледерером. Он довольно хорошо говорил по-русски. Беседа с ним была интересной. Чрезвычайно дружественной и сердечной была и встреча с руководителем лаборатории Бьянкой Чубар и ее коллегами, которых я помнил еще совсем юными. Поразил меня в этот раз и вызвал зависть американский аналитический аппарат, который за 12 минут производил полный анализ и только одно взвешивание. На следующий день должна была состояться церемония вручения диплома, и мы вечером, кто как мог, готовились к этому торжеству.

Пятого ноября в 9 часов утра мы приехали в Сорбонну. Нас поразило обилие полицейских, окружавших со всех сторон здание: оказалось, что на церемонию прибудет министр народного просвещения Фуше, и власти опасались беспорядков, так как студенты были недовольны его деятельностью и в прошлом году устроили обструкции.

Мы вошли. Около входа стоял караул из национальной гвардии в красных парадных мундирах и касках. Нас любезно провели в комнату для будущих докторов honoris causa. Находившиеся там иностранные ученые извлекали из своих портфелей и чемоданов академические и университетские тоги и шапочки. Подошедший ко мне знакомый профессор мило осведомился, где же моя тога. Я почувствовал некоторую неловкость и попытался объяснить ему, что у советских академиков и профессоров тоги не приняты. Он отнесся к этому весьма недоверчиво и неожиданно предложил достать мне какую-то тогу — попросить в долг у своего знакомого, у которого их две. Но, в конце концов, смирился, и я пошел на эстраду в своем черном костюме.

Вместе со мной на трибуне находились ректор Сорбонны, семь деканов и еще восемь будущих докторов honoris causa: все сидевшие в президиуме французские профессора и академики были в желтых и красных тогах. Вошел министр просвещения. Все встали. Оркестр заиграл Марсельезу. Затем стали выступать деканы, представляя и давая научную характеристику своим кандидатам в honoris causa. Настала очередь и декана естественных факультетов — Заманского. Говорил он обо мне очень красиво и даже вдохновенно! Затем мне вручили красную коробку-футляр, в которой был диплом и аксессуары в виде куска белого меха на красной шелковой перевязи с национальной трехцветной каймой (фото 88, 89). В заключение выступил ректор, рассказавший о новом учебном годе в Сорбонне. Я внимательно смотрел на ярусы, где находились студенты, и чего-то ждал. Но все прошло мирно. В заключение оркестр исполнил что-то (не помню что) и церемония закончилась. Потом новоиспеченный доктор honoris causa гулял с женой по осенне-солнечным набережным Сены с уже пожелтевшими вязами и наслаждался жизнью.