Читать онлайн «Урощая Прерикон (СИ)». Страница 22

За всадником и его лошадью действительно гналась кобыла, окрасом чернее даже души притихшего на скале Кнута. Прежде она жила дикой жизнью, то есть была заметно мельче и слабее своей укрощенной сестры, скачущей впереди, и не могла поэтому потягаться с ней в скорости, — вне зависимости от успеха предприятия Миража, условия ее жизни в скором времени должны были существенно измениться.

Дикари, прождавшие всю ночь у входа в каньон, незадолго до того, как всадник поравнялся с ним, растаяли в темноте ущелья. Они прижались к стенам каньона, слившись с ними так же плотно, как еще недавно были слиты с камнями, до неразличимости. И хотя кожа дикарей была красновато-коричневой, а стены каньона — желтыми, там, во тьме ущелья, все становилось черным, и настоящий цвет не имел никакого значения.

Минуту спустя погарцевав немного у входа, всадник и лошадь последовали их примеру. Они, однако, не стали замедляться и поскакали вперед, через ущелье к чаше. Там их уже поджидал Джек Решето, и когда ничего не подозревающий дикарь на полном скаку влетел в чашу, Джек натянул веревку, привязанную к небольшой скале слева от выхода из ущелья. Сам верзила стоял на камне справа от него и по своей устойчивости немногим уступал этой скале. Веревка, натянувшись, сбила дикаря с лошади, а кобыла, проскакав под ней, унеслась к озеру и вскоре остановилась неподалеку от него, не решаясь приблизиться к лошадям бандитов, которые испугались ее, кажется, куда больше, чем она их, но превосходили ее числом и этим заставляли с собой считаться. Они, отбежав на приличное расстояние принялись ржать, бить копытами и вставать на дыбы, отпугивая лошадь Прерикон. Происходило это на достаточном удалении от входа в ущелье, чтобы здешняя потрясающая акустика не смогла донести шум, поднятый ими, до остальных дикарей.

Несмотря на то, что основная часть этого отрезка плана удалась, нельзя сказать, что дело прошло гладко. Дикарь на поверку оказался куда крепче, чем выглядел, и почти сразу же оправился от падения, вскочив и выдернув томагавк из-за пояса. Поначалу он бешено озирался в поисках угрозы, когда же увидел спешащего к нему на всех парах Джека, то, по-видимому, оценив размеры этого «локомотива», дикарь повернулся в сторону ущелья, чтобы позвать подмогу. В этот миг Старина Билл, подоспевший раньше Джека, врезал ему прикладом ружья между ног и вместо крика из глотки дикаря вырвался лишь тихий, тонкий писк. Вторым ударом, на этот раз пришедшимся по голове, Билл его утихомирил.

Когда Джек привязывал дикаря к той самой скале, расположенной слева от выхода из ущелья, по его макушке прилетел камень. Удостоив его не больше чем почесыванием затылка, Джек продолжил делать то, что делал. Когда же сверху прилетел целый булыжник, расколовшись о голову здоровяка надвое, Джек посмотрел, наконец, вверх и встретился взглядом с разбойником, смотрящим на него с вершины утеса. Он показал ему большой палец и разбойник, кивнув, удалился докладывать Миражу.

К моменту описываемых событий в начале ущелья уже во всю кипело противостояние. Целых пять арканов охватили шею дикой кобылы. И теперь та отчаянно ржала и брыкалась, пытаясь выбраться из западни. Истощенная длительной погоней, она из последних сил рвалась к оставшемуся позади выходу из каньона, в который так опрометчиво ворвалась в погоне за ложным счастьем. Только свет в конце ущелья она видела теперь и лица дикарей, искаженные яростью схватки, но в то же время и довольные самим ее фактом. Они были уверены в том, что победа за ними, так как не промахнулись, бросая арканы. Ничто не могло спасти лошадь теперь, — дикари предвкушали триумф возвращения, дары большого вождя и любовь своих женщин.

Один только лидер загонщиков был хмур и собран, не позволяя себе расслабиться. Еще три дня назад, когда он и его люди готовились к предстоящему загону, Тот, кто читает огонь предупредил его о дурном знамении, которое видел в языках пламени, гадая на успех их похода. Он сказал, что духи молчали в тот день, хотя он заплатил им сполна, бросив в огонь ветку одной из священных сосен, которых осталось всего пять на все прерии. Сказал, что один из языков пламени, взвившихся к небу в тот миг, когда он бросил в костер волшебный порошок, был синим, и что это, несомненно, дурной знак. С момента того разговора и во весь путь к каньону он ждал беды, но, погруженный в свои раздумья, он прослушал возглас одного из своих людей перед самым приездом наездника. Слово чужак, произнесенное тем воином, отпечаталось в его памяти, но не в сознании, и теперь тревожило его ум, но показывалось только его бессознательной части, той, которая не могла произнести это слово прямо у него голове. Он искал чужака во всем, что видел, но сам не знал, где источник его тревоги. Между тем как этот источник был рядом и видел его прекрасно. Он был над ним, имел множество глаз и с напряжением следил за разразившейся внизу борьбой, ожидая, пока два его противника истощат друг друга, чтобы вмешаться и заполучить добычу.

«Пора!» — решил наконец Мираж и подал знак, которого все ждали. На обоих сторонах каньона, на краю стен, у самих обрывов, были расставлены железные котелки, кастрюли, плошки и сковородки. Рядом с ними на кучах лежали сапоги и носки разбойников, заполненные доверху мелкими камнями, собранными накануне. Получив условный сигнал, бандиты, ожидавшие возле котелков, подняли в руки каждый по носку или сапогу из кучи и, сообщившись друг с другом, одновременно начали высыпать их содержимое в ближайший предмет утвари. В момент, когда они начали сыпать, один из разбойников пошустрее, избранный гонцом, тот самый, который привлекал внимание Джека, бросая ему в голову камни, бросился к чаше. Частое шлепанье его босых стоп заглушал повсеместный грохот.

Акустика в каньоне была превосходной, голос каждого котелка уподобился голосу большого колокола городской часовни, каждая кастрюля стала средним колоколом, а плошки и сковородки, звук которых был много площе, чем у более крупных и глубоких котелков и кастрюль, превратились в малые колокола. Дикари, прежде ни разу не слышавшие голос бога, призывающий к служению или оповещающий о большом празднике, переполошились, как животные, столкнувшиеся с неизвестностью. Бесстрашные в битве с видимой угрозой, храбрые сердца воинов ушли в пятки. Мгновенно копья в тех руках, что не были заняты арканом и прежде щерились остриями в сторону лошади, преграждая ей путь к выходу, этими же остриями обратились теперь к стенам каньонов. Они стояли спина к спине и бешено вертели головами, ища противника, но не находя его. Это продолжалось до тех пор, пока, наконец, каждый из воинов понял, что то, с чем он столкнулся теперь, не похоже ни на что из того, с чем он сталкивался прежде. Один из них, как раз тот, который нашел ячменное семечко и сказал раньше слово чужак, повернул к вождю свои округлившиеся от страха глаза, как две капли воды похожие в этот миг на глаза человека востока, и надорванным голосом прокричал: — Ваналинго?! — этот возглас, отскочив от стен, вознесся к небу, своим зловещим смыслом перекрыв даже грохот сыплющихся в утварь камней.

Вождь скривился и яростно замотал головой, но храбрость его воинства уже была подорвана.

— Ваналинго?! — Ваналинго! — слышалось то тут, то там.

Как зараза, это слово, а скорее проклятье, передавалось от человека к человеку, из уст в уста, из одного уха в другое, разносимое языками, как чума ветром, и вот уже прежний пыл их угас, — вот уже каждый из дикарей с надеждой и тоской смотрит в сторону выхода из каньона, куда еще недавно точно так же безнадежно смотрела загнанная ими лошадь. Слово чужак, произнесенное этим же воином утром, не способно было наделать столько же шуму, будь оно адресовано даже десятитысячной армии имперцев, готовой открыть по ним огонь из всех орудий.

Услышав, о чем дикари кричат, Мираж бросился к краю ущелья и, встав против солнечных лучей, изобразил нечто странное из собственной тени на вершине стены второго утеса. Он сгорбился, присел, согнув колени, и вытянул одну руку перед своим лицом, а другую руку вытянул над своей головой, под прямым углом к первой. На стене появилось нечто, похожее на огромного зайца, только с очень длинной мордой и ушами.