Читать онлайн «Тайная история красок». Страница 51

Легенда гласит, что в 250 году нашей эры на острове высадился римский солдат по имени Исидор. Он был христианином и отказывался приносить жертвы римским богам. Правитель Хиоса решил от греха подальше сжечь своенравного солдата живьем, предварительно избив его кнутом. Но когда римские воины привязали Исидора к столбу и развели костер, пламя лишь лизало ему кожу, но не обжигало. Тогда Исидора привязали к лошади и погнали ее во весь опор по камням, а потом для верности отрубили несчастному голову. И деревья на южной стороне острова заплакали, а их слезы превратились в мастику, которую использовали для покрытия музыкальных инструментов и как природную жевательную резинку. Каждое лето на стволах деревьев делали насечки и собирали мастику, причем дерево это встречается во многих районах Средиземноморья, но дает мастику только на Хиосе, поэтому остров стал желанным объектом для завоевателей. В Средние века за обладание Хиосом боролись генуэзцы, венецианцы и пизанцы. Теперь настало время плакать жителям острова. Самыми жестокими оказались генуэзцы. Они запретили приближаться к деревьям, а тем, кто нарушал запрет, отрубали правую руку или нос, а иногда и просто казнили. Нелепо лишиться носа за то, что хочешь освежить дыхание.

В конце XV века остров контролировала Оттоманская империя. Наказания были не так суровы, но жителей Хиоса обложили огромными налогами. Мать султана пользовалась привилегией и могла заказывать столько мастики, сколько хотела, а аппетиты у нее были о-го-го. В год Хиос должен был поставлять в Константинополь около трех тонн мастики: то ли мать султана потихоньку сбывала драгоценную мастику на базаре, то ли у многих красавиц дурно разило изо рта, то ли обитательницы гарема просто подсели на жвачку, неизвестно. В 1920 году французский путешественник Франческо Перилла описывал, как его пригласили на обед на Хиосе. После трапезы гостю преподнесли кусок мастики, и Франческо неуверенно положил ее в рот. «Хозяйка дома вдруг потребовала вернуть мне мастику и сунула ее себе в рот, пожевала чуть-чуть и с серьезным видом сообщила, что я жую неправильно, а потом, к моему ужасу, достала комок изо рта и протянула мне с тем, чтобы я научился, как надо. Я всячески отказывался, однако отвертеться не удалось, так что я закрыл глаза и повиновался, даже умудрившись выдавить из себя подобие улыбки».

Именно тягучесть мастики привлекала художников. Ченнини использовал мастику, чтобы удалить примеси из ляпис-лазури, и ею же склеивал разбившуюся посуду. Если растворить мастику в скипидаре или спирте, то получался чудесный лак для картин. Единственная проблема заключалась в том, что она плохо смешивалась с маслом. Кстати, из-за мастики возникала масса вопросов. Так же как в конце XVIII века всех интересовал секрет лака Страдивари, в 1760-х художники пытались выяснить, каким образом старые мастера добивались необычного блеска, столь характерного для полотен Рубенса и Рембрандта.

В 1760-х все буквально сходили с ума по новому «мастичному лаку», смеси мастики и льняного масла. В итоге получалась маслянистая субстанция, которая придавала готовым картинам мягкое золотистое сияние. Большим поклонником такого лака был, к примеру, Джошуа Рейнольдс. По отдельности мастика и льняное масло шли картинам на пользу, а вот их союз оказался опасен. В 1789 году основатель картинной галереи Дульвич попросил художника написать копию портрета, созданного пятью годами раньше, — актриса Сара Сиддонс в образе музы трагедии, сидящая в огромном кресле. Художник торопился и не наносил, как положено, двадцать слоев краски на оригинал, а вместо этого использовал мастичный лак, в итоге картина потемнела раньше времени. Это не единственный пример коварства мастичного лака. Картина «Девушка с ребенком», которая, по мнению многих искусствоведов, является портретом будущей леди Гамильтон, видоизменилась настолько, что многие посетители галереи, где ныне висит полотно, уходят в полной уверенности, что Рейнольдс был основоположником импрессионизма, и выражают недовольство по поводу таблички «картина повреждена», установленной рядом с портретом. Нужно ли говорить, что Тёрнер, который безалаберно относился к выбору материалов, тоже с большим энтузиазмом использовал мастичный лак.

Покинув Хиос и его несчастных обитателей, наш путешественник отплыл на север в Константинополь (ныне Стамбул), считая, что достиг конца пути. Сюда уже успели эмигрировать тысячи евреев. Они открыли лавки, построили синагоги, оплакали погибших родных и теперь радовались возможности начать новую жизнь. Джованни, скорее всего, подумал, что новый дом не похож на Землю обетованную, но, по крайней мере, здесь безопасно. Он снял комнату в еврейском квартале и начал предлагать свои услуги по изготовлению музыкальных инструментов. Разумеется, сначала свободного времени было в обрез, но молодой человек не мог удержаться от соблазна изучить город. Лютни привезли в Испанию арабы в IX веке, самоназвание этого музыкального инструмента происходит от арабского слова, которое значит «дерево», а турецкий саз — ближайший родственник лютни. И уж конечно, Джованни не могли не заинтересовать местные инструменты.

Зайдя в чайхану, юноша прихлебывал сладкий напиток, слушал чудесную оттоманскую музыку, смотрел на ковры, свезенные сюда со всей Центральной Азии, от Армении до Самарканда, и чувствовал, будто качается на волнах синего и красного цветов. Синий — это индиго, о котором мы поговорим позже, а вот оранжево-красный получался из корня многолетнего травянистого растения марены.

Джованни не хотел оставлять готовые инструменты желтыми (таков цвет натурального дерева), поэтому красил их в теплый оранжево-красный оттенок. Возможно, это был его личный выбор, а может быть, цвет диктовала мода. Хотя вполне вероятно и еще одно объяснение. Вообще-то начиная с 1215 года европейские евреи недолюбливали желтый цвет: папа Иннокентий III созвал Четвертый Латеранский собор, на котором постановил, что евреи обоих полов, живущие в христианских землях, обязаны постоянно носить на своей одежде отличительный знак в виде большого желтого круга, пришитого на верхнюю одежду. Этот знак стал прообразом шестиконечной звезды, которую нацисты заставляли евреев носить во время Второй мировой войны. Пока Джованни жил в Европе, его тоже принуждали носить подобный знак на одежде или, возможно, желтую шляпу, и желтый цвет как таковой вызывал у еврейского юноши болезненные ассоциации и неприятные воспоминания.

Для того чтобы готовые лютни приобрели приятный насыщенный оттенок яичного желтка, Джованни, скорее всего, покупал марену в виде корня с карандаш толщиной, но намного длиннее. Корни марены вырастали такими длинными, что в XVII веке в Голландии, являвшейся тогда лидером по производству марены, крестьянам предписывалось в обязательном порядке собирать урожай раз в два года: в противном случае корни марены прорастали в плотины, разрушали их и вызывали наводнения. Джованни высушивал корни марены на солнце, а потом растирал с помощью пестика в ступке, сначала сдирая поверхностный слой и постепенно добираясь до сердцевины, которая ценилась выше всего и называлась в Голландии «крапп».