Читать онлайн «Кольцо Мерлина (ЛП)». Страница 40

Иногда кимры приводили саксонских беженцев. Гвальхмай, глядя на этот жалкий, измученный народ, не мог представить, что когда-то саксы были ужасом Британии. Голодные, изможденные, отупевшие от долгих лет крепостного права, отмеченные шрамами от кнутов и кандалов, они собственным примером показывали кимрам, как может повернуться колесо фортуны и как легко угнетатели становятся угнетенными.

Видя такое, кимры снова и снова клялись, что Харлех никогда не станет норманнским. Король Бронс, качавший на колене своего сына принца Овалина Гвинедда, поклялся, что будет сражаться за каждый фут земли, которую его предки считали своей.

Нынешние владения бриттов были действительно крошечными, но они гордились своим наследием, тем, что устояли перед римлянами, перед саксами и перед нынешним врагом, который захватил больше британских островов, чем какой-либо другой враг – но бритты все же оставались свободны!

Однако Гвальхмай ощущал подспудное настроение, понимание, что одной храбрости недостаточно против численно превосходящего врага, и что в конце концов наступит последний день. Он мог видеть это, когда после очередного пограничного сражения привозили убитых рыцарей; когда дамы не появлялись за столом, потому что сидели в своих комнатах, оплакивая любимых; когда исчезали знакомые лица, и их место на крепостных стенах занимали новые.

Иногда сам король выглядел измученным и замкнутым, и тогда Гвальхмай догадывался, что его, должно быть, преследовал кошмар и мысль о том, что маленький принц, возможно, никогда не наденет корону.

Кореника попросила Гвальхмая рассказать королю об Алате, чтобы этот крошечный остаток народа, который Мерлин и король Артур так старались защитить, в свой последний час мог покинуть остров и найти спасение на другой стороне океана.

Долгое время Гвальхмай отказывался, говоря, что может раскрыть секрет только императору Рима. Но, в конце концов, он согласился: «Мне кажется, что судьба Алаты – стать не дополнением к империи Рима, как хотел мой отец, а домом для всех несчастных и гонимых!»

«Можно ли представить лучшее предназначение?» – воскликнула Кореника.

К удивлению Гвальхмая, король Бронс отклонил предложение.

«Я не смогу оставить свой народ. С теми немногими судами, что есть у меня, мы сможем перевезти лишь небольшое количество кимров. Даже если бы мы могли сделать несколько поездок, как только норманны поняли бы, что наша сила уменьшилась, они захватили бы на нас. Логрия – Англия – поглотит тех, кто остался. Это было бы актом предательства.

Я понимаю, что вы сделали предложение из лучших побуждений, я ценю это и благодарю вас, но мы будем бороться за свободу этой страны, и для этого нам нужен каждый мужчина и каждый мальчик. Наши женщины не хотели бы иной судьбы, да и я не стал бы просить их об этом.

Однако, все, что вы мне рассказали, будет записано и сохранено в укромном месте. Если когда-нибудь мы придем к соглашению с норманнами и будем жить с ними как мирные соседи, может случиться, что мой сын или его сын когда-нибудь захотят отправиться на вашу родину в поисках приключений. Это была добрая мысль, принц Гвальхмай, но сейчас я должен от нее отказаться».

Весной следующего года на границе было спокойно. Крестьяне мирно обрабатывали поля, а рыцари не выезжали на сражения. Впервые за долгое время женские слезы проливались не из-за политики королей, а из-за мелких неприятностей.

Яблоневый цвет мягко падал на могилы храбрых, рыбаки тянули сети, а торговые суда приходили и уходили из гавани Морфа.

И вот настал день, когда Гвальхмай с Кореницей отплыли на судне одного виноторговца из Малаги, оборудованном, как и обещал король Бронс. У них были лучшие карты, которые можно было купить, указания относительно того, где может находиться их пункт назначения, и благословение их добрых хозяев.

Король Бронс и его люди выстроились вдоль берега, чтобы проводить их. Менестрель спел на прощанье грустную песню. Путешественники долго махали оставшимся, а когда они вышли далеко в море и Кимрию уже не было видно, не сводили глаз с весело трепетавших на ветру ярких вымпелов с драконами над замком Харлех.

«Счастливого пути! Прощайте! Удачи тем, кто уходит и никогда не вернется!»

Это было действительно грустное прощание, и долгое время люди при дворе вспоминали чужестранцев, которые жили рядом с ними какое-то время, а потом ушли навсегда и оставили о себе добрую память. Иногда они задавались вопросом, как сложилась потом жизнь высокого краснокожего принца и его смуглой жены, которая любила его так нежно, и чей смех звучал как золотые колокольчики.

Менестрель сочинил песню в их честь. Ее часто пели еще долгое время, пока одно поколение сменяло другое. Иногда внука этого менестреля после этой песни просили спеть песню про Мадока, подбадривая его аплодисментами.

Он замирал на некоторое время, а затем громко ударял по струнам арфы и объявлял как прелюдию к песне:

«Вот три исчезнувших человека, три утраты острова Британия!

Первый – Гавран, сын Айдана, и его люди, которые отправились в море в поисках Зеленых островов потопа, и о которых больше никогда не слышали;

Второй – Мирддин, бард Аврелиана Амброзия, и с ним девять бардов знаний, которые вышли в море в стеклянном доме, и никто не знает, куда они ушли;

Третий – Мадок, сын Овалина Гвинедда, который вышел в море с тремя сотнями человек на десяти кораблях, и никому не известно, куда они отправились».

После этой песни люди тихо плакали, так как многие помнили Мадока, а некоторые знали его отца Овалина, и было несколько стариков, которые видели самого короля Бронса.

И именно эти немногие иногда задавались вопросом, есть ли какая-либо связь между появлением этих чужестранцев из-за моря и исчезновением принца Мадока.

Они гадали о том, в какую таинственную страну те могли отплыть, но так как принц Мадок взял с собой старые записи, то к тому времени только Гвальхмай и Кореника могли бы им ответить, но их уже не было в Британии.

11

Арнгрим и золотая девушка

Мир долго пребывал в смятении. Пока Гвальхмай лежал замороженным в леднике, беспокойные народы двигались с места на место.

Рим пал под нашествием ужасных готов, был спасен византийскими греками и снова пал перед племенами лангобардов или «длинных ножей», пришедших из лесов его давнего врага Германии. Люди начали думать об Италии как о нации, потому что Рим был мертв, а те, кто еще мог называть себя римлянами, бежали в болота Венеции.

В Византии по-прежнему ярко светили огни, но границы Восточной империи расширялись и сжимались, как поверхность амебы. Иногда, во времена неспокойного мира, границы были широкими, неправильной формы; иногда они ограничивались только стенами, которые окружали часто осаждаемый Константинополь, все еще бывший гордостью Европы. Люди науки смотрели на него, как на Небеса. Верующие находили в нем самые святые сокровища. Грабители жаждали его богатств. Военные изучали его кампании и стратегию, а дипломаты учились искусству красноречия и убеждения, наблюдая за хитростью, практикуемой там.

Не было более великих примеров архитектуры, остававшихся где-либо еще неразрушенными; нигде в мире не было более красивой и сохранившейся арены, чем знаменитый византийский ипподром, и ни в одной другой христианской стране правители не осознавали в такой мере своей божественной судьбы, как правители Византии.

В то время как Гвальхмай был заключен в ледяной тюрьме, мавры хлынули из Африки в Европу. В Испании христианство столкнулось с исламом и было отброшено на север, к морю.

Когда-то было сказано, что только одна горная вершина во всей Испании была свободна, и на ней только 12 рыцарей с семьями выступили против языческих орд.

Карл Великий построил еще одну империю, римскую только по названию, но и она распалась, а ее величие стало легендой.