Читать онлайн «Пикник на Аппалачской тропе». Страница 125

Зашел к Стену Джекобу и его начальнику сказать, что уезжаю на свидание с Салливаном. Оказывается, имя Салливана всем известно. Посоветовали надеть пиджак и галстук (ведь мы тут ходим чуть ли не в майках). Пока сходил домой переоделся, пока отнес для анализа образцы льда специалисту по микроорганизмам, подошло время отъезда.

В 10.30 микроавтобус повез меня в Манхеттен. Полчаса езды до остановки сабвея у моста Вашингтона. До сих пор не могу отделаться от странного ощущения, когда вхожу в метро. Вот и сегодня — много людей, а на полу столько газет и бумаг, что ноги идут как по шуршащему ковру. В метро надо быть всегда собранным, следить за остановками, не зевать на пересадках, не паниковать и быть уверенным, что все будет хорошо. Например, первая часть пути в сторону старого центра города — он во всех американских городах называется одинаково: даунтаун, то есть нижний город, — с одной стороны для меня проста: от моста Вашингтона в сторону даунтауна идет только один поезд: «А» в голубом кружочке. Но зато на этой линии, на первом ее участке, вы едете через Гарлем. В ободранном вагоне — только негры, на стенах нет ни миллиметра, не покрытого надписями или контрнадписями из пульверизаторов. Так я доехал до Таймс-сквера, пообедал с Салливаном, обсудил с ним разные дела. Он интересовался работой на леднике Росса и моими книгами. Довольные друг другом, мы разошлись. Потом я пошел в магазин для художников, купил краски — хочу порисовать. Этот магазин находится почти в самом даунтауне, рядом с Уолл-стрит, в местечке, называемом «Деревня Гринвич». Когда-то там действительно была деревня, а сейчас это — живописный район богемы, где живут художники. Идешь по улице, и вдоль домов лежат книги, какие-то странные старинные вещи и такие же странные люди их продают. В магазине художников много бедной молодежи. Берут все нарасхват. Походил по магазину часа два — глаза разбегались от обилия товаров, названий незнакомых мне фирм, производящих краски и кисти. Вышел из магазина в пять часов. Ехать домой еще рановато, а улица, на которой расположен магазин, может привести меня в «Китайский город» — Чайна-таун, где живут только китайцы, а за ним будет «Маленькая Италия» и Диленси-стрит, где, как говорят, все разговаривают по-русски и к советскому покупателю обращаются с радостью. До Диленси не дошел. Бродил по Чайна-тауну. Чего только здесь нет. Сушеные странные грибы, коренья лотоса, какие-то снадобья и приправы, свежая, почти живая рыба всех сортов: сазаны, акулы, караси, камбала. А рядом ползают омары, крабы, улитки, ракушки, и тут же на улицах на передвижных тележках что-то парится и варится. Присмотрел себе каких-то вроде резаных осьминогов с овощами и луком. Съел с интересом, но не понял, что это такое. Так всегда у китайцев. Потом пробовал морские огурцы. А на улице тут же толпа окружила двух китайцев, играющих в какую-то странную игру — подобие шахмат. А кругом продают циновки, фарфор, каких-то жаренных целиком уток, и тут же рядом — золото, серебро, каменья, старинные китайские вещи. Наверное, в самом Китае все эти старинные обычаи, кушанья давно исчезли, а здесь — живут.

По дороге домой думал о другой такой же колонии на Брайтон-бич. Тоже полным-полно народу и всего того, что в стране, откуда они уехали, уже забыли давно.

Приехал в Ламонт — тишина, покой. Включил телевизор — сплошная стрельба. Зачем американцы все это показывают? Почему хотят видеть себя такими жестокими бандитами? Ведь на самом деле на работе или в общежитии они, как правило, такие вежливые, тихие. Застенчивые улыбки, взгляды — удивительно!

Сегодня мне утром позвонил специалист по микрофауне. Он не утерпел, сделал предметные стекла, посмотрел на образцы в микроскоп и обнаружил… диатомовые водоросли, то есть микроорганизмы, которые вмерзли в лед. Но это были не живые организмы, а те, которые жили когда-то очень давно. А на одном из стекол он нашел что-то, напоминающее рыбью икру. Сейчас ищем специалиста по рыбьей икре.

Суббота, 11 мая, час дня. Сижу опять один в громадном своем доме и утираю слезы. Только что выключил телевизор, смотрел фильм бывшего короля рок-н-ролла Америки — Френка Синатры. Название его в переводе звучит так: «Никто, кроме храбрецов». Фильм о прошлой войне, о том, как на заброшенном коралловом острове воюют друг с другом маленькие, не имеющие связи с внешним миром группы японских и американских солдат. И как постепенно после непримиримой борьбы они начинают помогать друг другу. В одной из стычек трое японцев были убиты, а один тяжело ранен в ногу. Но у японцев не было врача. И вот японский офицер после многочисленных душевных колебаний приходит с белым флагом к американцам просить у них врача, чтобы тот ампутировал ногу солдату. Иначе — гангрена и неминуемая гибель. И вскоре после этого японские и американские солдаты стали видеть друг в друге не врагов, а людей, начали помогать друг другу, симпатизировать, ходить друг к другу в гости. А кончается все печально: американцы тайком починили рацию, связались наконец со своими, и к острову подошел их эсминец. Американский офицер сообщил об этом своему другу — командиру японской группы — и предложил японцам покинуть остров вместе с ними: ведь японское командование, судя по всему, давно считает их погибшими. Но японский офицер отказывается: ведь это значит сдаться добровольно в плен, когда остальная Япония еще борется. Он уводит японских солдат в глубь острова и готовится к безнадежной обороне против превосходящего противника. А в это время американцы, забыв об опасности, бросаются к идущим им навстречу шлюпкам, и японцы из засады начали в них стрелять. Они были такой хорошей мишенью на пляже.

И в считанные минуты американцы и японцы, еще до того, как подошли шлюпки, уничтожают друг друга. Гибнут почти все, как с той, так и с другой стороны. А ведь совсем недавно они были почти друзьями. В конце фильма, вместо обычного слова «конец», вспыхнули вдруг слова: «Никто никогда не побеждает».

Может, фильм и не тронул бы меня так, но вчера я ужинал вечером в гостях у руководителя американско-советских работ в морях Антарктиды — начальника Джекобса. Когда мы пришли к нему домой, нас встретили его дети лет десяти и тринадцати и их товарищи с улицы. И так трогательно и осторожно их отец представлял меня: «Это доктор Зотиков. Он из России. Он из самой Москвы, но не бойтесь его, ребята. Пожмите ему руку. Вы видите, он такой же, как и мы».

Его собственные дети смело протягивали руки, а соседские мальчики смотрели исподлобья… Потом уже, когда мы ехали на машине в ресторан, он сказал с грустной гордостью: «Вы заметили, как мои дети безбоязненно жали вам руку. Это потому, что я воспитываю их так, и каждый раз, когда ваши приезжают к нам, я привожу их в дом. Пусть дети растут в сознании, что вы такие же».