Читать онлайн «Дикое животное и человек». Страница 12

О, я, как никто другой, могу понять чувства этих москвичей на «Птичьем рынке»!

Шкурка стоимостью в десять тысяч золотых рублей

•

В неволе они не желали размножаться «Законсервированные» зародыши

•

Поголовье соболей в Советском Союзе полностью восстановлено

У моей дорогой матушки была в свое время соболья накидка. Накидка была уже весьма почтенного возраста и несколько обветшала. Тем не менее, когда моя мать приносила ее к скорняку, чтобы подреставрировать или обработать на лето средством против моли, скорняк, преисполненный подлинного благоговения перед этим чудо-мехом, невольно понижал голос…

Эти русские пушные звери к тому времени стали такой редкостью, что слыли уже почти сказочными, легендарными.

Поэтому не мудрено, что я вырос в обстановке почитания этого незнакомого драгоценного русского зверька и ни за. что не поверил бы, что мне когда-либо в жизни придется увидеть его живьем. Ведь Советский Союз обладает государственной монополией на соболя.

И не мудрено, что, увидев живого соболя, более того, стоя перед клетками, где их обитало несколько сот одновременно, я почувствовал, как учащенно забилось мое сердце!

Было это на большой государственной звероферме в Пушкино, примерно в 30 километрах от Москвы. Здесь содержатся еще и 20 тысяч норок, и 800 самок серебристо-черных лис. Немецкие зверофермы, содержащие этих лис и когда-то очень процветавшие, теперь уже давно стали нерентабельными. В начале века хорошая шкурка на Лондонском пушном аукционе оценивалась примерно в 10 тысяч марок. Но с тех пор как этих лис стали разводить в неволе, шкурок появилось значительно больше, и одновременно они намного подешевели. К 1940 году на мировой рынок ежегодно поступал уже миллион с четвертью шкурок серебристо-черных лис стоимостью всего каких-нибудь пару сотен марок. К тому же в наших климатических условиях эти меха вместо серебристой окраски вскоре приобретают рыжеватый налет, что у скорняков считается весьма нежелательным. И вообще манто из меха с длинным ворсом на сегодняшний день не в моде, потому что слишком полнят наших дам. Поэтому разведение серебристо-черных лис и прекратилось как в Скандинавии, так и в Северной Америке. Только здесь, в Советском

Союзе, решили переждать временное затишье, не испугались вынужденных издержек и ждут, когда этот мех снова войдет в моду. Ведь внутри страны он и сейчас охотно раскупается на шапки.

Особенно распространено ныне разведение песцов — белых и голубых. Эти арктические лисы, которые на воле ведут себя одновременно столь доверчиво и нахально, имеют то же преимущество, что и кролики: они быстро размножаются. Я бы сказал, что даже быстрее, чем кролики, потому что в одном помете у них бывает в среднем по 13–15, а то и 20 лисят! У серебристо-черных лисиц же их обычно бывает вдвое меньше.

Здесь, на звероферме, самки соболя в апреле производят на свет от трех до четырех, а бывает и до семи соболят, которых к октябрю уже забивают. На каждую десятку самок приходится один самец-производитель.

Между прочим, мне сказали, что таких больших государственных звероферм в Советском Союзе много.

Все животные обитают в клетках, состоящих целиком из проволочной сетки. Пол тоже состоит из той же сетки, что очень удобно: помет проваливается сквозь нее под клетку, откуда его удобно и быстро, можно вымести. Для спанья им служат маленькие деревянные ящики. Эти лисьи, норочьи и собольи клетки установлены длинными рядами прямо посреди редколесья.

Как я уже упоминал, в клетках содержат помимо соболей еще 800 самок серебристо-черных лисиц, 700 песцов и 20 тысяч норок с детенышами. Норочий мех ведь сейчас стал во всем мире самым что ни на есть модным. (В сезон 1964/65 года «урожай» норок на мировом рынке составлял уже 20 миллионов шкурок, в то время как еще 30 лет назад их был только миллион, притом шкурки эти принадлежали диким, обитающим на воле норкам).

Звероферма «Пушкино» занимает площадь в 27 гектаров, то есть примерно столько же, сколько большой зоопарк.

Но вот что для меня лично плохо — это то, что все эти бесконечные ряды клеток с их плотными крышами установлены в лесу, куда почти не проникает солнечный свет; да к тому же еще пошел дождь — все небо затянуло мрачными, черными Грозовыми тучами. Как на таком фоне прикажете снимать соболя?

Тогда я решился попросить бригадира вынуть из клетки молодого, относительно ручного соболя и перенести его на открытое, более освещенное место. Бригадир этот был, между прочим, женского пола, примерно двадцати пяти лет от роду, в брюках и цветастой косынке. Здесь, на Пушкинской звероферме, 13 бригад, по восемь человек в каждой, причем в бригадах — одни девушки. Для того чтобы стать специалистом-звероводом, надо проучиться пять лет.

Хорошенький бригадир сжалился надо мной. Девушка вытащила из клетки сначала одного молодого соболька, который проявил себя, однако, весьма невоспитанно и укусил ее за ухо. Второй же оказался более покладистым и милостиво согласился мне попозировать. При полностью открытой диафрагме едва хватает освещенности, чтобы получить изображение серовато-коричневого зверька. У него как раз та самая предписанная меховой торговлей желаемая окраска, носящая название «водянистая». Когда шкурка соболя имеет желтоватый оттенок — цена ей невелика.

Теперь я выяснил, что меховая накидка моей матушки в свое время не представляла собой какой-либо особой ценности. Поначалу это была всего лишь подкладка от дорожной дохи ее деда, которую она спорола оттуда и отдала для переделки и реставрации скорняку. Соболи несколько сот лет тому назад не были вовсе такой уж редкостью: они встречались от Скандинавии до самой Камчатки. Так, Борис Годунов в 1600 году послал в Вену сразу 40 360 собольих шкурок. Было время, когда на Камчатке охотились за соболями только ради их мяса, шкурка же считалась бросовой, хуже собачьей. Поэтому, когда камчадалов заставили платить подати царю собольими шкурками, они смеялись. В те времена можно было за нож выменять восемь собольих шкурок, за топор — 18. Одному охотнику за зиму удавалось с легкостью отловить капканами от 70 до 80 зверьков. Таким образом, еще в XVIII столетии на Урале, на Ирбитской ярмарке, на знаменитых «пушных торгах» появлялись ежегодно многие сотни тысяч собольих шкурок.

Однако, чем дороже делался этот мех, тем ожесточеннее становилась соболиная охота, тем больше соболей охотники стремились отловить и тем катастрофичнее сокращалась численность этих зверьков. А это в свою очередь делало их шкурки все более редкими, ценными, а желание добыть их — все более жгучим. Получался тот самый порочный круг, из-за которого уже немало видов животных исчезло с лица земли. К 1900 году еще случалось, что в Ирбите продавалось от 48 до 53 тысяч собольих шкурок, но. уже с 1910 по 1913 год их туда попадало не более 20 или 25 тысяч. И число это год от года все уменьшалось, пока положение не стало совсем угрожающим. Времена, когда какой-нибудь русский чиновник на Камчатке за пару лет становился богачом, давно прошли. Теперь уже никто из камчадалов не соглашался выменивать продукты питания или домашнюю утварь на собольи шкурки, оплачивая таким образом стоимость этих товаров в пятидесятикратном размере. Теперь даже в самых отдаленных восточных районах Сибири каждый знал истинную цену редкостным шкуркам.