Читать онлайн «На лобном месте. Литература нравственного сопротивления. 1946-1986». Страница 109

Амальрик ошибся самым роковым образом, приписав дряхлению режима «происходящий процесс увеличения степеней свободы, на котором и покоятся иллюзии гуманизации…» Просто оскорбил Амальрик режим, заподозрив, что он «стареет и уже не может подавлять все и вся с прежней силой и задором».

И судьба Солженицына, и судьба Галича, и судьбы тысяч других инакомыслящих, арестованных или высланных, как и судьба самого Амальрика, опровергают его гипотезу об отсутствии у режима полицейского задора.

Напротив, никогда полицейский корпус подавления, корпус МВД, не был так мобилен и технически оснащен, никогда еще устрашение, дезинформация общества и подавление его не были так разработаны, с применением всех достижений науки, в том числе такой науки, как психология.

Одни подавлены, разобщены, другие — продались. Стали опорой режима. «В нашей стране, — пишет Амальрик, — поскольку мы все работаем на государство, у всех психология чиновников — у писателей, состоящих членами Союза писателей, ученых, работающих в государственном институте, рабочих и колхозников в такой же степени, как у чиновников КГБ или МВД».

Обскуранты, по Амальрику, — скорее жертвы, чем палачи. Сознание их «очиновлено».

Пятнадцать лет назад Всеволод Кочетов, главный редактор журнала «Октябрь», отвергая рукопись одного писателя, прямо сказал ему, что надежды на возвращение к «ленинским идеям» — ребячьи химеры, ибо никаких идей там нет, — и он показал рукой на потолок…

Осознав это, Всеволод Кочетков так верно служил власти, лишенной идей, что даже прослыл идейным.

Плутоватые «качели» Е. Евтушенко и лениниана А. Вознесенского — та же самая открытая продажность.

Общественное мнение страны в последние годы особенно чутко ко всяким дымовым завесам, «перестройкам», раскаяниям и прочим «ужимкам и прыжкам», которые Амальрик пытается поставить в «идейный ряд». А идейность эта, как в писательской частушке:

Начав книгу с точных наблюдений, Андрей Амальрик — во второй части — совершил свою основную ошибку, вызвавшую недоумение, тревогу, а затем активный протест.

Он утверждает, что предстоящий тотальный конфликт — это истребительная война между СССР и Китаем, неважно, кто ее начнет первым, — Китай или СССР.

Действительно, в головах некоторых военных деятелей СССР была такая идея лет пятнадцать назад, в зените хрущевского могущества: «прошить» Китай танковыми корпусами, пока китайцы не обладают ядерной мощью.

Но и тогда эта авантюра встречала возражения самих же военных: «прошить-то прошьем», а потом что? При дезорганизации китайского хозяйства, саботаже и партизанском движении, когда миллионов сто возьмет в руки винтовки, подброшенные Китаю со всех сторон? 850 миллионов китайцев — их же придется кормить!..

Идея эта увяла быстро: Китай стал ядерной державой…

Убеждение в неотвратимости русско-китайского конфликта успокоит Европу и деморализует ее — вот чего боялись советские инакомыслящие.

«Железная поступь» Советского Союза во Вьетнаме, Анголе, Мозамбике, Эфиопии и т. д., видимо, пробудила успокоенных.

В России на этот счет никогда не заблуждались. О том, что думали там по поводу второй части исследования Амальрика, дает представление сатирический обзор, который гулял в самиздате. Назывался он «Обзор прессы за 1984 год», т. е. за тот год, когда, по Амальрику, Советского Союза уже не будет. Приведу его в кратких выдержках:

ОТПИСАЛИСЬ…

И т. д. и т. п. и пр. в том же духе.

Вероятно все же, что прав не Андрей Амальрик, а Орвелл, который в своей провидческой книге «1984», описывая победивший социализм в Англии, предугадал основные элементы духовного перерождения. В СССР они уже наступили. К примеру, существование двух партий в одной партии, внутренней — всевластной и внешней — безгласной; контроль властителя над мыслями и жестокое преследование инакомыслия. Постоянная слежка за каждым при помощи телекрина и пр.

Именно Орвеллом навеян этот мрачный юмор самиздата. Орвеллом и — доподлинным знанием советской действительности, во многом, и правда, орвелловской.

Во второй книге Андрея Амальрика собраны письма, посланные им в различные инстанции. Из них, на мой взгляд, наиболее интересно его открытое письмо Анатолию Кузнецову, в котором он пишет о свободе внутренней и внешней.

Кроме этих документов, важным было письмо, которое называется «Иностранные корреспонденты в Москве». В этом письме Андрей Амальрик сообщил миру о том, что в Москве знали почти все инакомыслящие, которые пытались хоть раз установить связи с иностранной прессой. Лишь незначительная часть иностранных корреспондентов решается вступить в контакт с инакомыслящими.

Андрей Амальрик — поистине дитя самиздата. Жизненный опыт он выстрадал, что называется, своими боками, а писал о нем уже в русле установившейся традиции самиздата; традиции Паустовского — Бека — Шаламова-Евгении Гинзбург, наконец, Александра Солженицына, рукописи которого к 1969 году гуляли по Москве и другим крупным городам.

Новое поколение шагнуло в самиздат, как в родную стихию. Порой по-юношески демонстрируя свою свободу, оно, как Андрей Амальрик, отдавало на Запад свои рукописи открыто, безбоязненно. Оно само помогало, в этом случае, палачам скрутить ему руки. Однако, с другой стороны, подавало пример гражданского неповиновения, как воздух необходимый замордованной России.

10. «Осторожно, капканы!»

Пожалуй, ничто так не обеспокоило режим, как прозрение и мужество молодежи. Все было испробовано: исключение из институтов, ссылка в Сибирь, мордовские лагеря.

А результат — почти нулевой! Власти были на грани паники: если уже первые секретари нацкомпартий, люди осторожные, возглашают с трибун партийных съездов о том, что произошла «…ценностная переориентация убеждений у части населения, особенно у молодежи», то дело скверное.

Осознав, что большинства им не запугать (хотя мысль эта, как увидим, не отставлена), власти торопливо ставят на пути духовного созревания молодых новые капканы.

Заработала полицейская литература, которой хотели бы подменить подлинную…

Думается, мы не имеем права оставить без внимания эти книги, выходившие в СССР миллионными тиражами. Они важны для нас и сами по себе — для исследования общих литературно-нравственных процессов. Они тем более необходимы, если осветят и самые темные закоулки государственной шигалевщины, предсказанной Достоевским.