Читать онлайн «Коммунизм как реальность». Страница 50

Руководящие сборища весьма разнообразны. Я здесь выделяю такие, которые происходят регулярно и являются элементом структуры власти, – заседания партийных, профсоюзных и комсомольских бюро, бюро районных и областных комитетов партии и т.д., вплоть до Пленумов ЦК партии и съездов партии. Я не буду здесь касаться деятельности соответствующих органов, состоящих из многих людей, которые выполняют отдельные функции целого (дирекция, партбюро и т.п.). Выделю лишь то, что связано с самим фактом сборищ, когда люди физически собираются вместе, обсуждают какие-то проблемы, принимают совместные решения. А с этой точки зрения только в случае полного незнания фактического положения дел можно думать, будто такие сборища суть чистая фикция, будто все дела решают отдельные лица, а остальные только голосуют. Безусловно, такие сборища готовятся заранее, – это элемент самой процедуры их деятельности. Все заранее может быть согласовано, и сборище может принять решение чисто формально. Но не всегда так бывает. На самом деле бывают деловые обсуждения, споры и конфликты. Но если бы даже дело ограничивалось чисто формальным принятием решения, это не было бы излишней фикцией. Сам факт формального одобрения некоего предложения, сам факт принятия решения данным сборищем играет роль весьма существенную: он придает законную силу намерениям отдельных лиц или групп лиц провести какое-то мероприятие. Именно эта формальная роль сборищ, кажущаяся на первый взгляд фиктивной, является на самом деле главной их социальной функцией. А обсуждение есть лишь нечто подсобное и производное. Это очень важный и довольно трудный для понимания пункт в системе власти коммунистического общества. Попробую пояснить его в несколько парадоксальной форме.

Я хотел бы избежать употребления слов «диктатура» и «демократия». Но чтобы объяснить, почему они не годятся, я должен все же использовать их в некотором общем смысле, без претензии на роль научных терминов, просто как слова обычного языка. Одна из социальных функций сборищ состоит в том, чтобы замаскировать диктаторскую власть, т.е. власть, исходящую сверху и не встречающую сопротивления снизу. Но сама диктаторская власть здесь организована и действует так, чтобы препятствовать диктаторским тенденциям отдельных лиц и групп лиц, и, вместе с тем, снять с властителей персональную ответственность за результаты деятельности власти. Руководящие сборища и призваны не столько придавать демократическую видимость диктаторской власти (это – дело второстепенное), сколько фактически лишать власть диктаторских атрибутов. Отсюда – не столько маскировочная, сколько фактическая тенденция к коллегиальному руководству. Потому понятия «диктатура» и «демократия» лишены смысла в приложении к этой форме власти, если их рассматривать как строгие научные понятия. В коммунистической системе власти есть тенденция, похожая на диктаторскую, и тенденция, похожая на демократическую. Но тут нужны другие слова. Слова «централизация» и «децентрализация» здесь тоже не годятся. Может быть, здесь больше подходят слова «единоначалие» и «коллегиальность». Эти две тенденции суть усложнение общих принципов отношения начальствования и подчинения в применении их к обществу как сложному целому. Даже величайший диктатор Сталин не был диктатором в строго социологическом смысле слова. Он был вождем, обладавшим большей властью, чем диктаторы. Тенденция, похожая на демократическую, тоже имеет уже другую природу. Временами она обретает мощную силу, превосходящую силу первой тенденции. Борьба этих двух тенденций в руководстве способствует образованию правящей клики. Последняя выдвигает в качестве своего символа и средства формальной законности фигуры, очень похожие на диктаторов прошлого, но редко являющиеся диктаторами на самом деле. Лишь в исключительных ситуациях они становятся фактическими диктаторами. Это характерно для периода формирования коммунистического общества и кризисных ситуаций, но не для нормального стабильного существования общества. Даже Сталин отчасти уже был фиктивным диктатором. Хрущевская попытка последовать его примеру потерпела крах. А Брежнев является уже чистой фикцией диктатора. Он есть, скорее, насмешка над диктатурой.

Общественное мнение

Существует ли такое явление в коммунистическом обществе, как общественное мнение? Чтобы ответить на этот вопрос, надо определить, что называется этим выражением. Не все, что думают люди о каком-то факте жизни общества, есть общественное мнение, если даже достаточно большие массы людей единодушны в этом. Миллионы советских людей думали, что Хрущев был безответственным шутом и что его кукурузная политика смеха достойна. Миллионы советских людей думают, что Брежнев маразматик и что проводимая его именем внешняя и внутренняя политика обрекает население страны на страдания и толкает мир к катастрофе. А что толку? Это думание не превращается в общественное мнение, ибо оно не влияет на поведение власти. Более того, несмотря на такое думание, население, если это требуется власти, открыто высказывает свое одобрение ее поведению. Общественное мнение тогда существует как реальный факт жизни общества, когда оно оказывает давление на поведение людей, групп людей, организаций. В коммунистическом обществе общественное мнение в масштабах целой страны как фактор, влияющий на поведение власти, не существует или существует в настолько ничтожной мере, что его практически невозможно заметить. Оно существует лишь на уровне коммун. Причем оно здесь является мощным в отношении поведения отдельных членов коммун и довольно слабым (хотя все же заметным и порой существенным) в отношении поведения руководства. Короче говоря, оно здесь есть нормальная форма коммунального господства коллектива над индивидом и лишь в ничтожной мере есть средство самозащиты от коммунальности и средство защиты индивидов и коллектива в целом от власти.

Самоуправление и управление сверху

В условиях коммунизма самоуправление коммун на практике вырождается в то, что некоторая часть членов коммуны захватывает в ней власть, эксплуатирует и терроризирует остальных членов, и жизнь для последних превращается в кошмар. В Советском Союзе опыт на этот счет был достаточный. Стоит в какой-то мере ослабнуть контролю со стороны вышестоящих инстанций за деятельностью какой-то коммуны, как в последней складывается обстановка, которую советские люди называют «шарашкиной конторой», «частной лавочкой» и другими презрительными именами. Такая коммуна начинает жить по законам гангстерской банды. Поэтому люди предпочитают ограничение самоуправления путем передачи основных функций власти централизованному управлению свыше, оставив для своего самоуправления некоторый минимум (о нем я уже говорил выше). Это дает членам коммун защиту от насилия со стороны своих ближних, которое более унизительно и жестоко, чем насилие сверху. Так что принцип управления «сверху вниз» есть не столько результат захвата высшими чиновниками и органами власти над бедным населением, сколько результат добровольного согласия населения на это. Этот принцип управления вынужден самими условиями коммунальной жизни. Плюс к этому – чисто «технические» законы управления: каждая коммуна существует здесь лишь как часть более сложного целого, и управление сверху реализует это на деле. Аналогичное единство самоуправляющихся коммун возможно лишь в доктринах и на бумаге, а не в реальности. В реальности оно возможно лишь в порядке исключения и на малый срок. Даже в условиях контроля свыше здесь постоянно действует тенденция к нарушению правил единства и к хаосу.

И для деловой деятельности коммун самоуправление не имеет здесь никакого смысла. Вознаграждение членов коммуны мало зависит (а чаще – вообще не зависит) от производственной деятельности. Члены коммун фактически равнодушны к этому аспекту жизни коммуны в целом, очень редко испытывают чувство патриотизма в отношении своих учреждений и редко «болеют интересами дела». За исключением начальства и некоторых членов коммуны, для; которых это есть прямая обязанность или для которых это выгодно (премии, повышение по службе). Власти свыше сами стремятся стимулировать активность населения в отношении производственной деятельности, поощряют рационализаторов, изобретателей, зачинателей всякого рода движений. Однако в большинстве случаев и в конечном счете все это – пустая формальность, очковтирательство, показуха. Члены коммун не воспринимают дело коммун в целом как их личное дело, относятся к нему лишь как к неизбежному средству и условию в своем маленьком, действительно личном деле. А главное – судьба коммун мало зависит от того, хорошо или плохо работают ее отдельные члены. Коммуна имеет очень слабую степень независимости от других коммун в своей деятельности. Ее функции, доля и характер производимого продукта и сфера назначения ее продукции здесь строго определены. И коммуна не в силах изменить свое положение в системе других коммун общества. К этому вопросу я вернусь ниже.