Читать онлайн «Кризис коммунизма». Страница 13

Воля власти

Коммунистическое государство обладает, естественно, и волевыми функциями. С этой точки зрения оно мечется между двумя крайностями – между волюнтаризмом и приспособленчеством. Эти крайности воплощаются в двух стилях руководства. Первый тип – волюнтаристский. При этом власть стремится принудительным порядком заставить общество жить так, как того хочется высшей власти. Наиболее адекватное выражение он нашел в сталинском руководстве. Второй тип – приспособленческий, или рутинно-бюрократический. При этом высшая власть приспосабливается к тому образу жизни, какой ведет обществом в силу его объективных закономерностей. Наиболее адекватное выражение он нашел в брежневском руководстве. Так что можно говорить о сталинском и брежневском стиле руководства и с этой точки зрения.

Разумеется, нельзя эти стили противоставлять полностью. Любая власть имеет волюнтаристские (волевые) и приспособительные свойства. Приспособленческий, или рутинно-бюрократический аспект доминирует в повседневной деятельности власти, когда поведение людей предопределено законами, инструкциями, традициями и навыками. Волюнтаристский аспект преобладает тогда, когда приходится принимать решения в отношении дел, не предусмотренных инструкциями, экстраординарных, связанных с ответственностью за последствия и риском.

Ситуация выработки, принятия и исполнения решения есть необычайно сложное явление. В нее вовлекается большое число людей, занимающих различное положение в обществе и имеющих различные интересы. Это – реальная жизнь людей со всеми ее атрибутами. Тут завязывается узел сложных взаимоотношений, который может быть либо распутан по правилам бюрократической рутины, либо разрублен мечом волевого решения. И в том и в другом случае есть своя система правил. Одна из них порождает тупой консерватизм, безынициативность и безответственность, а другая – авантюризм и катастрофические скороспелые решения.

Подавляющее большинство действий властей совершается в соответствии с инструкциями. Инструкции упрощают интеллектуальную работу представителей власти и снимают с них персональную ответственность за последствия их действий. Инструкции строятся так, что всегда находятся лазейки в интересах тех, кто ими пользуется. Их легко отменять и заменять другими. Множество текущих устных и письменных распоряжений вообще делает систему инструкций довольно неопределенной. Случаи несоблюдения властями своих же инструкций являются столь же обычным явлением, как и следование им.

Система инструкций дополняется системой установок. Установка есть решение органа власти, обязывающее нижестоящие органы власти и вообще определенный круг подчиненных совершать какое-то множество действий с заданной ориентацией. Им задается эта ориентация, но предоставляется свобода выбора конкретных мер по ее реализации. Установка точно так же может быть отменена и заменена на другую. Исполнители ее имеют возможности уклоняться от нее или делать вид, будто следуют ей, делая на самом деле нечто другое, порою – противоположное ей. Установки различаются по степени важности, широте, продолжительности действия. Некоторые из них касаются всей страны и на длительный период. Такими были, например, установки на коллективизацию и индустриализацию страны в сталинские годы, на гласность – в горбачевские годы.

Установка выражает цель власти. Для коммунистического общества такого рода цели являются необходимым элементом их нормальной жизнедеятельности. Оно не может длительное время существовать без них. Если целевая установка теряется, система власти и общество в целом приходят в состояние растерянности. Причем более важным является наличие установки, а не то, выполнима она или нет. В докризисные годы такую роль эпохальной установки играла ориентация страны на построение «полного коммунизма» как общества всеобщего благополучия.

При принятии решений, затрагивающих интересы представителей различных звеньев власти, имеет место согласование этих решений в среде лиц, как-то причастных к делу. Цель согласования – не нахождение некоего наилучшего варианта решения какой-то деловой проблемы, а нахождение наилучших взаимоотношений между людьми, участвующих в ситуации решения. Интересы дела, играют тут роль второстепенную. Процедура согласования часто (если не как правило) есть длительный и болезненный процесс. Даже в экстренно-важных случаях она затягивает и порою срывает принятие решений. Волюнтаристские методы в таких случаях кажутся благом. Часто они являются единственно возможным выходом из положения, причем – не наилучшим. Авантюрность действий властей тут уживается с осторожной бюрократической волокитой.

Одним из свойств коммунистической власти является система секретности и дезинформации. Политика гласности, начатая Горбачевым, не ликвидировала эту систему, а лишь изменила ее форму и ориентацию. Предметом гласности стало то, что не затрагивало повседневную деятельность аппарата власти или вышло из-под его контроля.

Коммунистическое государство как в волюнтаристской, так и в рутинно-бюрократической форме стремится к тому, чтобы подвластное население послушно соблюдало установленный порядок и выполняло его (государства) волю. Однако оно само в силу его размеров и условий деятельности составляющих его индивидов вынуждается на нарушения установленного порядка и на несоблюдение своей же воли. Одно дело – требования государства как целостной системы. И другое дело – поведение составляющих его индивидов. Служа интересам организации общества в его качестве целостной системы власти, государство как множество индивидов становится главным источником дезорганизации общества. По этой линии в ситуацию кризиса вливается не просто ручеек, а мощная река.

Социальный хамелеон

При рассмотрении значительных событий в жизни коммунистического общества надо установить, что в этих событиях является неподконтрольным власти и что является результатом их провокации. Причем соотношения этих факторов могут быть различными. Провокация может породить стихийность, стихийность может быть усилена провокацией. В самих действиях власти в свою очередь надо различать то, что вынуждено давлением снизу и не соответствует ее желаниям, и то, что является результатов желаний самой власти.

В какой форме и в какой мере власть превращает вынужденные ответные меры в преднамеренную операцию, зависит от обстоятельств. Принцип власти тут таков: из любой плохой ситуации надо извлечь пользу, любое поражение надо превратить в победу. С точки зрения коммунистической власти любой ход событий может быти превращен в операцию власти, если только ей удается внедриться в него и взять его под свой контроль. Нет плохих результатов хода событий, есть лишь плохое использование его и плохое руководство им.

К сказанному следует добавить еще и то, что связано с функционированием самого механизма власти как особого социального феномена. В отношении к нему не столько трудно найти однозначное объяснение причин, мотивов и намерений властей, сколько это сделать в принципе невозможно, не впадая в ошибки. Дело в том, что все более или менее значительные действия властей в коммунистическом обществе в принципе неоднозначны и неустойчивы с точки зрения их мотивации, намерений и интерпретации. Совершенно незначительное явление здесь может послужить толчком к принятию важного решения. Затем этот исходный мотив может вообще исчезнуть и быть забытым, уступив место мотивации иного рода, возникшей уже в ходе принятия и даже исполнения решения. По мере осуществления мероприятия могут измениться его мотивация и цели. То, что получается в результате осуществления решения, вообще может отличаться от того, что было задумано в самом начале, и все компоненты ситуации решения могут быть пересмотрены и заменены новыми. В процессе выработки, принятия и исполнения решения возможно возникновение новых намерений и забвение прежних. Причем все это облекается в словесные формы, которые обычно не совпадают с существом дела. В языке власти есть много такого, что имеет различный смысл для самих участников аппарата власти и посторонних наблюдателей. Все то, что воплощается в официальных документах, выходит на страницы прессы и потом входит в исторические книги, на самом деле есть лишь одна из возможных интерпретаций прошлого, обычно мало что общего имеющая с тем, как протекал процесс такого рода.