Читать онлайн «Войны античного мира: Походы Пирра». Страница 2

Эпир и Македония — как бы два плеча протянувшегося с севера на юг Пиндского хребта, омываемого водами Ионического и Эгейского морей. Восточное, македонское, «плечо» у хребта больше: горы образуют несколько исполинских ступеней, постепенно понижаясь к морю. Здесь есть место для обширных равнин, издревле обжитых людьми, здесь текут полноводные реки, одна из которых — Стримон — является северным пределом распространения греческого племени и греческих диалектов.

Эпиру в этом смысле повезло меньше (см. карту № 1). Местность на западе от водораздела более сурова, долины — уже и скуднее, Эпир зажат между горными отрогами и Ионическим морем. К тому же Ионическое море холоднее Эгейского — пусть не намного, но это оказывает на климат здешних мест серьезное действие.

Несмотря более чем на 150-километровое побережье, Эпир так и не стал морским государством: правда, нужно сказать, что удобные для тогдашних судов гавани находились либо на севере, близ устья Аоя, самой длинной эпирской реки, контролировавшегося иллирийцами, или же на юге — в районе Амбракийского залива, греческие города вокруг которого долгое время были независимы от эпиротов.

Прямо напротив берегов Эпира лежит остров Керкира, издревле заселенный греками, один из самых крупных торговых центров в Ионическом море. Здесь была сосредоточена торговля с Хаонией и Феспротией, двумя прибрежными областями Эпирх недаром Пирр будет стремиться овладеть Керкирой, этими морскими и торговыми воротами его государства.

Городов в Эпире было меньше, чем в других греческих землях образ жизни населявших эти земли людей можно охарактеризовать как патриархальный. Эпироты — крестьяне и пастухи, а не горожане, подобно жителям Афин и Коринфа, и тем более — не владельцы латифундий, вроде спартанцев. Да и греками в полном смысле этого слова они не были: возможно, только царские рода сохраняли связи с эллинскими предками (например, Пирриды, к роду которых принадлежал Пирр, происходившие из Фессалии). Основная масса местных жителей являлись полукровками: смесью старого эллинского населения этих мест и иллирийских варваров, которые проникали в Эпир с территории современной Албании.

Как любые жители гор, они хранили верность своим общинам, а возможно, и кланам; таким образом, долгое время ни о какой настоящей централизованной власти в этих землях не могло идти и речи. Подобно Македонии, Эпир долгое время был территорией, где все вершила воля местных князьков Хаоны, феспроты, молоссы, афаманы, долопы, тимфеи [2] — вот названия самых известных из эпирских племен, то входивших в «конфедерацию», то (как тимфеи и афаманы) оказывавшихся под властью соседей [3]. Но если Македония уже во время греко-персидских войн получила первого сильного царя (в лице Александра Филэллина), то Эпиру еще долго пришлось ждать своего часа.

Продолжительное время настоящую угрозу Эпиру представляли только северные варвары — иллирийские племена. Племя хаонов, жившее на границе, вело с ними постоянную малую вошгу. Некоторое время вожди хаонов были гегемонами в Эпире. Однако с конца V в. до н.э. все большее влияние начинают приобретать молоссы, обитавшие во внутренней части страны, в долине р. Аратф. Немалую роль в этом сыграло святилище в Додоне, где находился один из самых известных оракулов во всей Греции.

Додонское святилище представляло собой священную рощу, расположенную у подножия горы Томар. Жрицы (по названию горы их именовали «гомурами») осуществляли здесь предсказание по шелесту ветвей огромного старого дуба, посвященного Зевсу. Есть указания на то, что этот оракул был известен еще во времена Гомера; Геродот вообще называет его древнейшим эллинским прорицалищем. До V в. до н.э. он находился под контролем эпирского племени феспротов. Затем Додона оказывается во власти молоссов, их царь становится покровителем паломников и приобретает всегреческую известность. Нам еще доведется рассказывать о приписывавшихся Пирру божественных свойствах: представление о них вызвано в том числе и связью образа молосского царя с культом Зевса в Додоне

К Додоне имеет отношение и родословное древо эпирских царей. По одному из преданий, Дсвкалиок и Пирра — легендарная пара, пережившая ужасный потоп и ставшая родоначальницей нового поколения людей, — поселилась на землях молоссов и основала там додонское святилище. После окончания Троянской войны сын Ахилла Неоптолем отправился в Эпир и завоевал себе удел, став первым царем молоссов. Девкалиона и Неоптолема объединяло то, что первый до потопа являлся царем Фтии, таинственного города, расположенного где-то в Фессалии (области к востоку от Эпира) [4]; но царем Фтии был и Пелей, дед Неоптолема. Получалось, что сын Ахилла повторил путь своих предков.

Женившись на Ланассе, правнучке Геракла, Неоптолем породнился с гераклидами, и его потомки получили право держать себя на равных с вождями дорийских государств [5]. Интересно, что своего сына Неоптолем назвал Пирром (греч. «Рыжий»), и это имя носили несколько молосских государей. Как и в дорийских государствах (например, Спарте), власть в эпоху легендарного прошлого молоссов осуществляли два паря, правда происходившие из одного рода (Пирридов).

Однако в V в. до и. э. эпирские племена управлялись десятками вождей, царьков или выборных стратегов. Греческие писатели неоднократно подчеркивали их варварские, дремучие нравы. Из событий тогдашней истории привлекло к эпиротам внимание лишь одна у молосского царя Адмета нашел временное убежище бежавший из Афин Фемистокл, победитель персов при Саламине.

Сын Адмета Фарипп долгое время жил в Афинах, воспитываясь в самом «продвинутом» из греческих государств. Вернувшись на родину, он даровал своим соплеменникам более современные законы. Можно предположить, что Фарипп обуздывал власть местных кланов, запретил обычную среди горцев кровную месть, возможно, реорганизовал ополчение.

Плутарх в своей биографии Пирра утверждает, что Пирр был праправнуком Фариппа. Из других источников мы знаем, что несколько поколений молосских правителей греческий писатель попросту упустил. Однако для нашего повествования это не существенно, так как Эпир почти не затронули такие общегреческие войны, как Пелопоннесская, Коринфская или многолетняя борьба между Фиванским и Спартанским союзами.

Во время Пелопоннесской войны, например, эпирские племена лишь спорадически участвовали в военных действиях. По одному из таких эпизодов можно судить об уровне военного дела в этой местности. В июне-июле 429 г. [6] эпироты присоединились к походу спартанских союзников против лежащей на юге от Эпира Акарнании, поддерживавшей Афины. Проспартанское войско было составлено и из «регулярных» греческих подразделений, и из ополчений эпиротов и македонян. Фукидид говорит, что, направляясь в Акарнанию, они шли отдельными отрядами «на столь большом расстоянии друг от друга, что порой не видели соседей». Первой их целью был небольшой город Стратии, мобилизовавший на свою защиту все мужское население.

Силы были неравны, однако неорганизованность не позволила союзникам достичь успеха. Если эллинские контингенты «шли в походном строю, строго соблюдая осторожность, пока не нашли удобного места для лагеря», то хаоны, возглавившие эпирское ополчение и составлявшие центр проспартанской армии, оторвались от флангов, надеясь атаковать первыми и разграбить город до подхода остальных отрядов.

Хаоны поплатились за свою самонадеянность, так как стратии заметили их изолированное положение и, подпустив врагов к своим стенам, нанесли по ним удар с нескольких сторон: часть горожан бросились на врага из заранее подготовленных засад, а главные силы совершили вылазку из городских ворот.

Успех стратиев был полным: хаоны, феспроты и молоссы бежали. Хотя в двух других отрядах пелопоннесцев насчитывалось несколько тысяч человек [7], они, после того как их союзники исчезли с поля боя, не рискнули продолжать наступление и ретировались. Из рассказа Фукидида можно сделать вывод, что эпироты должны были играть в этой импровизированной армии роль застрельщиков, а также подвижных соединений: без них Кнем, спартанский офицер, командовавший пелопоннесцами, не решился продолжать боевые действия против акарнанцев, слывших искусными пращниками. Это сражение болезненно ударило по военному авторитету хаонов, и, вероятно, именно оно положило предел их гегемонии в Эпире.