Читать онлайн «Древнерусская литература. Библиотека русской классики. Том 1». Страница 117

Стефан же, построив церковь и освятив ее, недолго прожил в пустыни с братом своим и увидел, что трудна жизнь в пустыни, жизнь печальная, жизнь суровая, во всем нужда, во всем лишения, неоткуда взять ни еды, ни питья, ни чего другого, нужного для жизни. Ведь не было к тому месту ни дорог, ни подношений ниоткуда; ведь не было тогда вокруг пустыни этой поблизости ни сел, ни домов, ни людей, живущих в них; ниоткуда не было к тому месту тропы человеческой, и не было ни прохожих, ни посетителей, но вокруг места этого со всех сторон был только лес, только глушь. Увидев это и опечалившись, Стефан оставил пустынь, а также брата своего родного, преподобного пустыннолюбца и пустынножителя, и ушел оттуда в Москву.

Придя в город, он поселился в монастыре святого Богоявления, и нашел себе келью, и жил в ней, весьма преуспевая в добродетели: ведь и он любил жить в трудах, жил он в келье своей жизнью суровой, постился и молился, и от всего воздерживался, и пива не пил, и скромные носил одежды. В то время в этом монастыре жил митрополит Алексей, который еще не был поставлен в митрополиты, но иноческую жизнь с честью вел. Они со Стефаном в монашеской жизни вместе жили и в церкви на клиросе оба, рядом стоя, пели; также некто Геронтий, известный и славный старец, в том же монастыре жил. Когда узнал князь великий Семен о Стефане и славной жизни его, он повелел митрополиту Феогносту поставить его в пресвитеры, облечь его в священнический сан, а потом велел игуменство ему поручить в том монастыре, и взял его себе духовным отцом; так сделали и Василий-тысяцкий, и Федор, брат его, и остальные бояре старшие сделали так один за другим.

Но вернемся к славному, блаженному, верному юноше, который был родным и единоутробным братом этого Стефана. Хотя они и родились от одного отца и хотя одно чрево произвело их на свет, но не одинаковые устремления они имели. Разве не были они братьями родными? Разве не сообща они захотели и стали жить на месте том? Разве не вместе они решили обосноваться в малой той пустыни? Как же расстались они друг с другом? Один так пожелал жить, другой же иначе: один в городском монастыре подвизаться решил, другой же пустынь сделал подобную граду.

Не презирайте грубости моей за то, что я до сих пор писал и растягивал рассказ о младенчестве его, и о детстве его, и вообще обо всей мирской жизни его: потому что хотя он в миру жил, но душу и желания свои к Богу обращал. Я показать хочу читающим и слушающим житие его, каков был он с младых лет и с самого детства своего верой и чистой жизнью, и как был он всеми добрыми делами украшен — таковы были дела его и жизнь в миру. Хотя этот прекрасный и достойный отрок мирскую жизнь вел тогда, но все же Бог свыше заботился о нем, удостаивая его своей благодатью, защищая и обороняя его святыми ангелами своими, во всяком месте сохраняя его и во всяком путешествии, куда бы тот ни пошел. Ведь Бог, знающий сердца, один ведающий сердечные тайны, один, провидящий сокрытое, предвидел будущее его, знал, что есть в сердце его много добродетелей и стремления к любви, предвидел, что будет отрок сосудом избранным по благой воле его, что станет он игуменом многочисленной братии и основателем многих монастырей. Но в то время Варфоломей более всего хотел принять пострижение монашеское: сильно стремился он к иноческой жизни и пребыванию в посте и молчании.

О пострижении Варфоломея, которое стало началом иноческой жизни святого

Преподобный отец наш не принял ангельского образа до тех пор, пока не изучил все монастырские дела: и монашеские порядки, и все прочее, что требуется монахам. И всегда, в любое время, с большим прилежанием, и с желанием, и со слезами он молился Богу, дабы удостоиться принять ангельский образ и приобщиться к иноческой жизни. И призвал он к себе в пустыньку, о которой мы говорили, одного старца духовного, украшенного чином священника, почтенного священнической благодатью, игумена саном, по имени Митрофан. Варфоломей просит и умоляет его, смиренно кланяясь, перед ним радостно преклоняет голову свою, желая, чтобы Митрофан в иноки его постриг. И повторял ему святой: «Отче! Сотвори доброе дело, постриги меня в монашеский чин, ведь я с юности моей давно очень хочу этого, но воля родителей удерживала меня. Сейчас же, от всего освободившись, я так жажду этого, как олень стремится к источнику водному; так жаждет душа моя иноческой и пустынной жизни».

Игумен немедля вошел в церковь и постриг его в ангельский образ, месяца октября в седьмой день, на память святых мучеников Сергия и Вакха. И дано было имя ему в монашестве Сергий: ведь так в то время давали случайные имена, не считаясь с мирским именем [235]; но какого святого память отмечалась в тот день, когда постригали, такое имя и давали постригающемуся. Было святому, когда он стал иноком, двадцать три года. А в церкви, о которой я говорил, самим Сергием созданной и названной в честь Святой Троицы, в этой церкви игумен тот вместе с чином пострига отслужил и божественную литургию. Блаженный же Сергий, только что постриженный инок, когда совершен был постриг, причастился святых тайн, вкусил пречистое тело и кровь Господа нашего Иисуса Христа, как достойный сподобился такой святыни. Так вот, после святого причащения или во время самого причащения снизошла на него и вселилась благодать и дар Святого Духа. Откуда же это известно? Были некие люди здесь в то время, поистине правдивые свидетели того, что когда Сергий причастился святых тайн, тогда внезапно наполнилась вся церковь благоуханием: не только в церкви, но и вокруг церкви чувствовался запах благовонный. И все видевшие и ощутившие этот запах прославили Бога, так прославляющего своих угодников.

Он был первым иноком, постриженным в той церкви и в той пустыни. Первый в начинании, но высший мудростью; первый числом, но высший трудами. Я скажу, что он был и первый, и высший: ведь многие в той церкви постриглись, но ни один из них не смог достичь его совершенства; многие так начинали, но не все так окончили свое дело; многие потом в том месте — и при жизни Сергия, и после него — были иноками, поистине все они славными были, но не все могут сравниться с ним. Это был в том месте первый инок, он положил начало подвигам; всем другим монахам, живущим здесь, он примером был. Ведь когда он постригался, он не только постригал волосы на голове своей, но вместе с бесчувственными волосами он плотские отсекал желания; а когда одежды мирские сбрасывал, он с ними отвергал от себя эти желания. Это был тот, кто с себя прежнего человека совлекал и удалял, а в нового превращался. И, крепко подпоясавшись, приготовился он подвиги духовные мужественно начать, оставив мир и отрекшись от него и от всего, что в миру, от имущества и всех остальных житейских благ. И, попросту говоря, все узы мирские он разорвал, — как некий орел, легкие крылья подняв, как будто по воздуху на высоту взлетает — так и этот преподобный оставил мир и все мирское, бежал от всех житейских благ, оставив род свой и всех близких и родственников, дом и отечество, подобно древнему патриарху Аврааму.

Находился блаженный в церкви семь дней, ничего не ел он, только лишь просфору, взятую из рук игумена; от всего отстранившись, только лишь в посте и молитве пребывал. Песня Давида постоянно была на устах у него, слова псалмов, ими он себя утешал, ими же и Бога хвалил. Пел он про себя и так благодарил Бога: «Господи! Я возлюбил красоту дома твоего и место вселения славы твоей; в доме твоем пребудет святость Господня долгие дни. Как вожделенны села твои, Господи сил! Истомилась душа моя по дворам Господним; сердце мое и плоть моя возрадовались о Боге живом. И птица находит себе жилье, и горлица гнездо себе, где положить птенцов своих. Блаженны живущие в доме твоем; во веки веков будут они восхвалять тебя. День один во дворах твоих лучше тысячи дней; лучше быть у порога в доме Бога моего, нежели в жилище грешников».

Когда же провожал Сергий игумена, который постриг его, со многим смирением сказал он ему: «Вот, отче, уходишь ты теперь отсюда, а меня, смиренного, как я и хотел, одного оставляешь. Долгое время я всеми помыслами моими и желаниями стремился к тому, чтобы жить мне одному в пустыни, без единого человека. Издавна я этого просил у Бога в молитвах, всегда слыша и вспоминая пророка, восклицающего и говорящего: „Я удалился, убежав, и остался в пустыни, надеясь на Бога, спасающего меня от малодушия и от бури. И поэтому услышал меня Бог и внял гласу моления моего. Благословен Бог, который не отверг молитвы моей и не отвратил милости своей от меня“. И сейчас я благодарю Бога, сделавшего все по моему желанию, за то, что он дал мне одному в пустыни жить в одиночестве и безмолвии. Ты же, отче, ныне уходя отсюда, благослови меня, смиренного, и помолись о моем уединении, а также и научи меня, как жить мне одному в пустыни, как молиться Богу, как без напасти прожить, как противиться нашему врагу и гордым его помыслам. Ведь я, новопосвященный, только что постригся и стал иноком, поэтому я должен обо всем расспросить тебя».