Вы, дочери Трезена, вы краса
 Преддверия Пелоповой державы.
 Уже давно в безмолвии ночей
 Я думою томилась: в жизни смертных
 Откуда ж эта язва, что нас губит?
 Природа ль разума виновна в том,
 Что мы грешим? Не может быть: ведь многим
 Благоразумье свойственно. Я так
 Сужу: что хорошо, что нет, — все это
 Мы знаем твердо: лишь на деле знанье
 Осуществить мы медлим. Почему?
 Одним мешает леность, а другой
 Не знает даже вкуса в наслажденье
 Исполненного долга. Мир — увы! —
 Соблазнов полн, и, если волны речи
 Людской нас не закружат, — праздность нас,
 За радостью гоняя, обессилит…
 Ты скажешь, стыд?.. Какой? Есть два стыда:
 Священный стыд и ложный, но тяжелый.
 А будь меж них светла для света грань,
 Они одним бы словом не писались…
 И вот с тех пор, как тяжким размышленьем
 Я различать их научилась, нет
 Мне более к неведенью возврата,
 И не могу не видеть я греха.
 Но я хочу с тобою проследить
 Решенья ход… Когда Эрота жало
 Я в сердце ощутила, как его
 Переносить, я стала думать честно…
 И начала с того, чтоб затаить
 Его как можно глубже. Проку мало
 Для нас в речах. Пусть иногда язык
 Поможет нам другого образумить,
 Но раны нет больней, чем от него.
 Я думала потом, что пыл безумный
 Осилю добродетелью… И вот,
 Когда ни тайна, ни борьба к победе
 Не привели меня — осталась смерть.
 И это лучший выход. Нет, не надо
 Мне возражать. Для славы мы хотим
 Свидетелей — для горя только тайны.
 Я знала все — недуг, его позор,
 И женскому я сердцу цену знала…
 Пускай для той проклятий будет мало
 Со всей земли, которая с другим
 Впервые обманула мужа.
 О, пойти с верхов должна была зараза.
 Ведь, если зло — игрушка знатных, разве
 В толпе оно не станет божеством?
 Проклятие и вам, чьи скромны речи,
 Но чьи под кровом ночи черной дерзки
 Преступные объятья… Как они
 Решаются, о, пеною богиня
 Рожденная, потом смотреть в глаза
 Обманутым мужьям? Как им не страшно,
 Что самый мрак их выдаст, что стена
 Заговорит, внимавшая лобзаньям?
 Я от одной бы мысли умерла,
 Что мужа бы могла я обесчестить
 Или детей. Нет, никогда! Они,
 Свободные и гордые, на землю
 Священную прославленных Афин
 Вступая, нас не постыдятся вспомнить.
 Ведь самый дерзкий клонит, точно раб,
 К земле чело, когда при нем напомнят
 Клеймо отца иль матери позор.
 И если что-нибудь поспорить может
 С желаньем жить, так совесть, у кого
 Она еще осталась… Слабодушным,
 Как красной девице, когда-нибудь
 Подносит время зеркало, но я,
 Нет, я его не буду дожидаться…