Читать онлайн «Битая карта (сборник)». Страница 47

Предсказаний вообще-то хватало и раньше, с первых дней Советской власти. Что же касается новой серии, образца, так сказать, 1922 года, то открыл ее Павел Николаевич Милюков, бывший лидер буржуазной кадетской партии и бывший министр иностранных дел в правительстве Керенского.

Выступая с лекцией перед студентами Сорбонны, почтенный профессор заметил, что Советская власть, по его мнению, агонизирует, что дни ее наконец-то сочтены и не позднее чем к осени правление кремлевских узурпаторов должно смениться истинно русской демократией. Будет ли она похожа на английскую конституционную монархию, сказать пока затруднительно. Скорей всего, национальная общественная мысль найдет свое собственное решение.

Заявление Милюкова произвело эффект. Падкие до сенсаций журналисты всполошились, неотступно бегали за Павлом Николаевичем, настаивая на подробностях, однако профессор не прибавил ни слова. Лишь топорщил пышные усы да разводил руками, как бы умоляя избавить его от преждевременного разглашения важных государственных секретов.

Следом за кадетским лидером в роли прорицателя с необычной для него поспешностью выступил великий князь Николай Николаевич, дядюшка покойного самодержца всероссийского и общепризнанный претендент на русский престол. Торопливость великого князя объяснялась, вероятно, тем соображением, что неприлично было оставлять инициативу за каким-то либеральным профессоришкой.

Николай Николаевич созвал корреспондентскую братию в свою резиденцию Шуаньи близ Парижа. Хлебосольно поил чаем с бисквитами, рассказывал о последних заседаниях высшего монархического совета и между прочим изрек, что красные диктаторы, как он убежден, полностью использовали все возможности своего режима, не добившись упрочения Советской власти.

— К весне будущего года, — сказал Николай Николаевич, — не ранее того, проблема многострадальной России разрешится достойнейшим образом.

Журналисты, как и следовало ожидать, сделали свое дело, раззвонив о пророчестве Николая Николаевича, в Шуаньи заспешили новые визитеры, жаждущие сенсационных новостей, а три дня спустя последовал решительный контрудар со стороны другого кандидата в российские самодержцы.

На Лазурном берегу, в курортном городке Канны, состоялась встреча с прессой, созванная великим князем Кириллом Владимировичем. Пригласили на нее корреспондентов со всего света, не побрезговали даже немецкими репортерами, хотя в эмигрантских русских кругах считалось это дурным тоном. И угощение выставили побогаче, нежели в Шуаньи.

Кирилл Владимирович, в отличие от престарелого и заметно огрузневшего Николая Николаевича, выглядел в свои сорок пять годочков довольно еще свежо. Выписал из Детройта дорогой гоночный автомобиль, увенчанный великокняжеским гербом, увлекался гольфом, ночи напролет мог просиживать в Монако, славясь у тамошних крупье своей умеренно азартной выдержкой бывалого игрока.

Мало в чем отставала от экстравагантного муженька и Виктория Феодоровна, урожденная герцогиня Кобургская и кандидатка в российские императрицы. Любила, к примеру, нарядиться амазонкой и на кровном арабском жеребце, в сверкающих лакированных сапожках, с распущенной по ветру косой, молодцевато проскакать вдоль заполненных купальщиками пляжей золотой Ривьеры. Обожала также устраивать приемы и рауты, всякий раз подолгу советуясь с министром двора князем Голицыным-Муравлиным. Министерские обязанности князь исполнял по совместительству, основное свое внимание уделяя делам некоего специфического заведения в Ницце, скромности ради названного ночным клубом. От природы был оборотист, знал счет деньгам и умел обойтись сравнительно малыми суммами, организуя для Виктории Феодоровны вполне приличные рауты.

Пресс-конференцию свою Кирилл Владимирович провел со свойственной ему склонностью к парадоксам. Отпустил, будто невзначай, колкую шпильку в адрес конкурента, заметив с усмешкой, что прогноз, сделанный в Шуаньи, явился, должно быть, следствием приятных сновидений добрейшего Николая Николаевича, а посему не имеет никакого касательства к реальной действительности. Если же говорить об истинном положении вещей всерьез, то реставрация монархии в Российской Империи произойдет не ранее 1925 года.

Основной сюрприз был припасен под конец пресс-конференции.

Переглянувшись со своим министром двора, Кирилл Владимирович неожиданно объявил, что господам журналистам волею судеб предстоит первыми ознакомиться с крайне важным государственным документом, долженствующим войти в историю России, и что все желающие смогут получить его в переведенных на иноземные языки копиях тотчас после окончания пресс-конференции.

Журналисты насторожились, заинтригованные столь многообещающим вступлением. После этого Голицын-Муравлин, солидно откашлявшись, принялся развязывать зеленую муаровую папочку с великокняжеским манифестом, обращенным ко всем русским людям.

Читал министр двора медленно и внушительно, с подобающей случаю торжественностью в голосе:

— «До того времени, когда изволением господним и на счастье возрожденной Родины нашей законный государь возьмет нас под благостную десницу свою, русские люди не могут оставаться без Возглавителя трудов своих, ко спасению Родины направленных…

Посему я, как старший в порядке престолонаследия член Императорского дома, считаю долгом своим взять на себя возглавление русских освободительных усилий в качестве Августейшего Блюстителя Государева престола…»

Манифест, как и подобало, был подписан по-царски.

— «На подлинном собственною Его Императорского Высочества Великого Князя Кирилла Владимировича рукою начертано — Кирилл», — с особой значительностью закончил чтение министр двора, но журналисты уже не вникали в столь тонкие подробности этикета. Поднялся шум, все заговорили разом.

— Позвольте, господа, это же открытый вызов Николаю Николаевичу! — волновался представитель «Последних новостей». — Нет, как хотите, но это пахнет скандалом в благородном семействе! Воображаю, какова будет реакция Шуаньи!

— Минуточку, господин министр, у меня есть вопросы, — напирал на Голицына-Муравлина хроникер лондонской «Таймс», всегда гордившийся своими познаниями в русском языке. — Что означает «Августейший Блюститель Государева престола»? Аналогично ли это регенту?

Но ответы на вопросы не входили в протокол пресс-конференции. Вместо разъяснений всем желающим вручили копии манифеста, тут же пригласив на великокняжескую площадку для гольфа, где успевший переодеться в элегантный спортивный костюм «Августейший Блюститель» не без изящества обыграл своего партнера.

В общем, ясновидцев, предвещавших близкий крах Советской власти, насчитывалось в то дождливое лето превеликое множество. Титулованных и обыкновенных, искушенных в тонкостях политики и никому не известных.

Бывали, кстати, ясновидящие и из числа служителей прекрасных муз. Известная в литературном мире поэтесса Зинаида Гиппиус опубликовала в Париже стихи, весьма недвусмысленным образом предсказывавшие судьбу бывших ее соотечественников:

…В Петрограде по-прежнему было слякотно, лето все не решалось вступать в свои законные права, изрыгая на город потоки надоедливых дождей, но еще обильнее, пожалуй, были потоки эмигрантских предсказаний.

Своеобразный рекорд поставил Ферапонт Федулович Адашев, бывший штабс-капитан лейб-гвардии Кирасирского полка, выпустив в Константинополе книгу гороскопов. Захолустное это издание на дрянной бумаге немедленно заметили и оценили в Париже. Эмигрантское «Новое время» перепечатало гороскопы кирасира на своих страницах, сопроводив редакционным благословением: «И сбудется все, непременно сбудется, иначе жить не стоит».

На 24 июля 1922 года (по старому, разумеется, стилю) приходилось наиважнейшее пророчество константинопольского хироманта. Именно в этот день должно было случиться «свержение власти коммунистов и бегство вождей Интернационала в Германию и Индию».