Читать онлайн «Супрематизм. Мир как беспредметность». Страница 34

Не будет ли в его попытке создания разумной подлинности новое доказательство того, что разум тоже признак безумия? Кто же подпишет договор с безумным, кто укажет законы безумию, и знает ли безумие законы, и может ли их знать, когда царство безумия вне закона, границ и условий, вне всех преодолений, в нем нет ни представляемого, ни существующего, ни будущего мира проявлений. Безумие как торжество, свободное от ума, смысла и цели, живет в торжестве огней, иллюминируя свой бессмысленный бег в нескончаемом мраке, никогда ничего не являя и не проявляя. Таким образом, разум, как некая выделяемая ценность, не может выделить себя из безумия ни через какое познание подлинности, ибо разум только ложный вид того же безумия или заумного беспредметного мира ⁴⁷.

Разум — средство, познающее познание, ценность жизни, ценность творить различия и вражду. Несмотря на то, что культурная ценность должна быть в каждом и все общежитие должно быть равно ею богато, теория капитала никому не запрещает быть равно богатым. Наоборот, быть умным, ученым, художником, поэтом, скульптором, архитектором — ее <культуры> сущность. Вот сколько различий ценности! Есть умный и неумный, ученый и неученый, художник и нехудожник — всё разные ценности, порожденные культурой, разрушающей бесценное целое природы и народа, стремящейся во что бы то ни стало выделить все ценности по известным категориям.

Категории должны представлять собой выраженное постижение природы; так каждая категория или специальность познала свою ценность в ней и поставила ее в культурной жизни. Если бы все общежитие постигло всю ценность природы и каждая личность ее нашла бы свою в ней ценность, то и культура жизни состояла бы из одних ценностей. Иначе сказать, всю природу перенесли бы в иную жизнь культуры, но так как ценность всюду — ценность абсолютная, то от того, что она переносится в иное место, <она> не меняет<ся>. Если же ценность меняется в своей высоте, следовательно, обнаружены в ней элементы, лишающие ее высоты или влияющие на ее высоту, — новые ценности. Второе — у ценности абсолютной нет ни низа, ни верха, с которого она смогла бы пасть или подняться: природа ни падает, ни поднимается и нет в ней различий, умна ли она, темна ли или светла; в чем ее ценность — в свете, холоде, мраке или тепле?

Следовательно, все природные постижения не являются ценностью. В ней <природе> никогда не было такового отношения к различиям, и она в себе никогда не работала над выработкою ценностей, тогда когда человек есть умный, глупый, ученый и неуч потому только, что один познал «глубже природу». Наступает измерения ума — кто глубже проник, тот умнее, хотя ни глубины, ни мелкого в ней не существует. Ум углубляется в то, что не имеет глубины, в глубине уже различия. Все так тонко в природе, что как ни заостряй ум и ни утончай, все равно <он> не сможет сделать углубление.

Все таковые ценности заведомо основываются на относительности обывательской, что должно тоже измеря<ться>. Но если нельзя сделать ни в чем углубления, то и последний вывод ничем не определится, — культура же без этого не может существовать. В этом случае живописный холст в равности своей не имеет последнего принципа относительности.

Подлинность существует между относительными бесконечными и потому никогда не видна. Для разумного человека существуют только относительности, для другого, неразумного, такого мира нет. Живописец в своем понимании природы, возможно, верно доказывает равенство всех различий, в общежитии установленных. Его холст имеет в себе солнце, свет, тень, воду, т. е. все то, что видим в природе, в нем есть и горы и долины, все подлинное относительное, что и будет реально для общежития. Но при ватерпасном измерении живописного холста все различия относительные будут равно не существующими, подлинностью живописного холста будет беспредметность, — но последняя может быть не только в живописном, но и во всех иных проявлениях.

Новое понимание живописной сущности изменило направление и отношение к предметному, доказуя всю ошибку утвердившейся живописной проблемы живописного представления всех ценностей общежития и культуры. Кубизм уже указывает на коренной сдвиг живописного сознания в сторону беспредметного. Общежитие волнуется — исчезает одна ценность Искусства. Но этого мало — приближаясь к беспредметному, <Искусство> приближается к уничтожению других культурных средств, оно движется к уничтожению и всего сознания общежития, построенного, направляемого бытием «ценным» и «практичным». Смысл живописи доказует обратное, что общежитие стоит вне «бытия» в подлинном беспредметном, вне смысла «цели и практичности». Стремление его <смысла живописи> к свободе указывает освобождение от всего — движение к беспредметному как свободе, безграничности, безмудрственности противопоставляет себя научному натурализму, который и собирается познать объект, для чего, возможно, изобрел и два средства, Разум и в другом случае интуицию, увлекая общежитие предметностью практического реализма и чистой наукой материального натурализма.

Экономическое харчевое учение в идее своей имеет ту же высоту — достижение единства. Нет в идее экономического Социализма предметного блага иного для одного, иного для другого. Так что все усилия человеческого движения имеют один путь включения себя в первоисток нерушимого единства равенства. [Собираются все] сбросить с себя имена, отличающие одного от другого, все различия веса, измерения, времени, пространства, чтобы достигнуть единого. Все же системы как учения, имеющие между собой различия (и, возможно, что они будут умножаться впереди и сокращаться в прошлом), не имеют, однако, между собой различий в существе своем, <оно же говорит> о единстве достижения. Если бы только каждый из проводящих знал об этом и познал, <то> единство приблизилось <бы> скоро!

Религия сутью имеет перед собой единство Бога как беспредметности. Но, однако, вместо утверждения Бога в единой системе <все> с великой враждой противостоят друг другу из-за системы достижения его, и для всех единый Бог распадается в различиях обрядности. Обрядность как система становится сутью <более> главной, нежели Бог, из-за того — как идти к Богу или какую нашивку и какую одежду нужно носить. Загораются спор и вражда, в «как идти» скрывается служение Богу, но не воплощение, [служение] в надежде предметного блага воздаяния.

В этом вся ошибка, ведущая к предмету, практическому реализму каждой системы, — а раз установлено предметное благо, то каждая система «как служить», «как молиться», «как накормить», «как строить», «как достигнуть» убеждена в <истинности> своей системы скорейшего достижения предметного практического реализма. Беспредметный Бог обращен в предметное благо. Практический реализм — вечный спор и вражда; <они> и составляют реальность, но никогда подлинное.

Прихожу к беспредметности как «белому Супрематизму», ставившему вместо цели предметных благ — беспредметность. Никто в нем не найдет наград — ни дарящего Бога, ни молитвы, ни предметов, ни хозяев, ни слуг — всего того, чем живет общежитие сегодня. В беспредметном Супрематизме устраняется «как служить», «как молиться», «как строить», «что достигнуть» предметного блага. Их нет в нем, и так же, как возникли блага, так должны и исчезнуть, а исчезнуть они могут, они не суть природное бытие.

Супрематизм как беспредметность — тоже одна из форм, она форма, устанавливающая первенство перед всем; беспредметность действия таким образом связует себя и каждого беспредметно ⁴⁸.

Говоря о «белом Супрематизме», я разовью свою мысль дальше. Под «белым Супрематизмом» я мыслю новое беспредметное действие человека вне всякой культуры, вне границ практических или других задач и достижений, находящемуся вне закона действия. Белый Супрематизм потому белый, что он происходит из вывода естественного развития движения цветного сознания через центры культуры человека, которые состоят из движения.