Читать онлайн «История религий. Том 2». Страница 15

На востоке халифата продолжалось продвижение в сторону Индии, так что в руках арабов вскоре оказались весь бассейн Амударьи вплоть до Аральского моря, среднее течение Сырдарьи со значительной частью современной Средней Азии, территория современного Афганистана и, наконец, прямые подступы к Индии. Чего не удалось добиться халифату — это окончательного сокрушения Византийской империи; несколько раз арабы осаждали Константинополь, но взять его они не сумели. Тем не менее общие итоги завоевательных устремлений исламского теократического государства были колоссальны.

Чем обусловливались эти военные победы? Долгое время как в арабской, так и в европейской историографии они объяснялись религиозным подъемом, воодушевлявшим арабов, их фанатическим рвением в борьбе за обещанные пророком райские блаженства. Но эта точка зрения подверглась в исторической литературе пересмотру и теперь мало кем разделяется. Уже А. Крымский привел ряд фактов, опровергающих ее. Он утверждает, что из халифов только первые четыре были по-настоящему верующими мусульманами, что же касается халифов омейядских, то они были «в общем или безразличными, или — пожалуй — прямо неверующими» ⁶⁸.

А. Крымский пишет, что Велльхаузен и Гольдциер не разделяют такого мнения об Омейядах. В частности, последний приводит примеры того, как они активно заботились о поддержании религиозности в народе. Тут же, однако, Крымский вполне резонно говорит по этому поводу, что данные примеры «свидетельствуют скорее о политичности отдельных Омейядов, которые мудро помнили, что они как-никак обязаны своей халифской властью принципу теократическому, религиозному» и что «остальное их поведение говорит о другом, и верующие мусульмане недаром их ненавидели и величали нечестивцами» ⁶⁹. Показательны слухи, которые распространялись по поводу нечестия верхов, независимо даже от того, в какой мере эти слухи были справедливы. Так, о халифе Валиде II (743–744) рассказывали, что вместо себя он посылал в мечеть какую-нибудь из своих наложниц, одетую в священное платье, а в качестве мишени при стрельбе из лука использовал книгу Корана, обращаясь при этом к ней с такими словами: «В день обещанного тобою Страшного суда можешь явиться перед своим Господом и сказать: Господи, меня продырявил Валид!» ⁷⁰

Главное, однако, в рассматриваемом вопросе заключается не в большей или меньшей степени религиозности правящей верхушки, а в состоянии религиозного сознания народных масс, ибо фанатизм мог играть роль стимулятора их военной доблести. Что же касается верхушки, то она могла добиваться нужной ей реакции со стороны масс только при условии господства среди них соответствующей идеологии.

Факты свидетельствуют о том, что основные контингенты арабских завоевателей не были подвержены интенсивным религиозно-мусульманским переживаниям. В своей массе участники исламских ополчений, особенно из бедуинов, имели отдаленное представление о Коране и его содержании, а также об основных догматах ислама. Известно, что после кадисийской победы над персами в 637 г. халиф Омар предписал разделить добычу между теми участниками сражения, которые продемонстрируют наилучшее знание Корана. Когда были созваны особо отличившиеся в бою воины, то оказалось, что подавляющее большинство их не может процитировать ни одной строчки и только некто Бишр сумел произнести формулу «Во имя бога милосердного, милостивого»⁷¹. Видимо, рядовые участники движения знали о его религиозном содержании только то, что надо следовать Мухаммеду, поскольку он был пророком Аллаха. Само по себе это вряд ли могло вызывать и поддерживать у кого бы то ни было религиозный фанатизм, кроме, может быть, лично знавших пророка и общавшихся с ним.

Показательно, что перенос Омейядами столицы халифата в Дамаск не вызвал отрицательной реакции среди массы мусульман, хотя именно Мекка и Медина должны быть связаны в их сознании с пророком и с самыми священными для каждого мусульманина переживаниями. Больше того, в дальнейшем выяснилось, что арабские воины вообще не питают никакого уважения ни к Мекке и Медине, ни к их святыням. Во время междоусобной войны 683 г. между халифом Йезидом I и претендентом на халифский трон Абдаллахом ибн Зобейром приверженец первого — Хосайн приказал бомбардировать Каабу камнями из баллист, вследствие чего обрушились колонны всего сооружения; потом он велел поджечь все святилище, и «черный камень» раскололся в огне на четыре части. В 692 г. во время такой же внутренней войны осаждавший по приказанию халифа Абдальмалика Мекку полководец Хажжаж также велел метать камни из баллист в Каабу. Однажды в разгар бомбардировки разразилась гроза, и молнией убило двенадцать человек из осаждавших. Это, конечно, вызвало страх у солдат, обслуживавших метательные приборы. Но Хажжаж громко заявил: «Пустяки! Я родился в этой стране, знаю ее и знаю, что грозы тут очень часты». После этого он собственноручно заложил камень в машину и возобновил обстрел святилища ⁷².

Если не религиозный фанатизм объединил завоевателей, то во всяком случае здесь играло роль сознание принадлежности к одному религиозному сообществу приверженцев пророка, позволявшее завоевателям противопоставлять себя завоевываемым. Последние ставились в такое положение, которое давало возможность мусульманам чувствовать свое превосходство над ними. Показательны в этом отношении ограничения, установленные халифом Омаром для жизни и поведения иноверцев в Иерусалиме.

Им запрещалось осмеивать пророка и мусульманский культ, совращать мусульманина в свою веру, а тем более покушаться на его имущество или жизнь; им запрещалось даже заниматься толкованием Корана. Помимо того, устанавливались ограничения бытового порядка. Иноверцу запрещалось: прикасаться к женщине-мусульманке, носить такую же одежду, какую носят мусульмане, строить дома выше тех, в которых живут мусульмане, читать вслух свое Писание, совершать торжественные похороны, носить оружие, ездить верхом, хотя дозволялось употребление лошаков и ослов, и т. д. И не меньшее значение, чем эти ограничения, имели подати, наложенные на неверных: поземельная (харадж) и поголовная (джизья)⁷³. Завоеватель-мусульманин избавлялся от забот по организации производства на новых землях, так как земля оставалась в распоряжении ее прежних владельцев, а завоевавшие ее мусульмане пользовались доходами с нее через казну, в которую поступали подати. В разное время в разных завоеванных странах регламентированные мусульманами-завоевателями условия жизни «зиммия» (немусульман) варьировались в зависимости от того, сопротивления какой силы можно было ожидать от покоренного народа тем или иным ограничениям его прав. В некоторых случаях устанавливалось, что зиммия должен носить одежду и обувь только черного цвета и чтобы он красил свое жилище только в черный или в темно-коричневый цвет. Помимо того, такое жилище должно было еще обозначаться особым знаком во избежание того, чтобы нищие обращались в такой дом за милостыней. Последнее было непозволительно, ибо, получив милостыню, нищий благодарил подателя и этим испрашивал на него благословение Аллаха. При встрече с мусульманином зиммии запрещалось произносить обычное приветствие «Салям алейкум» (Мир вам), очевидно, имелось в виду, что в принципе состояния постоянного мира между мусульманином и неверным быть не может. По существу, однако, большинство таких ограничений оказывалось нежизненным, в ходе повседневной жизни и систематического взаимного общения народов они стирались.

Помимо сознания религиозной обособленности и избранности завоевателей объединяло чувство их национального и расового единства, чему способствовало установившееся в халифате привилегированное положение арабов по происхождению. Став мусульманином, иноплеменный все же не мог занять одинаковое положение с арабом. Он был мавла — клиент, покровительствуемый тем или иным арабом, от какового положения его не избавляли даже особые заслуги перед халифатом и высокое место в иерархии властей. Примером здесь может служить бербер Тарик, под командованием которого был форсирован Гибралтар (название пролива произошло от имени Тарика) и были выиграны основные сражения, предопределившие покорение Испании. Будучи крупным военачальником, Тарик оставался мавла чистокровного араба Мусы, от которого иногда даже претерпевал телесные наказания ⁷⁴.