Читать онлайн «Господин Ганджубас». Страница 10

В Баллиоле часто вспоминали некоего Дениса Ирвинга, временно отчисленного и пустившегося в путешествия по экзотическим странам. Вернувшись издалече, он собрался навестить старых друзей. И меня с ним познакомили. Денис привез из Марокко марихуану. До меня доходили слухи, что в университете употребляют наркотики. Я знал, что марихуана пользуется спросом у выходцев из Западной Индии, ценителей джаза, американских битников, интеллектуалов из числа «сердитых молодых людей» 11. Не представляя действия марихуаны, я, однако, взял предложенный Денисом косяк и затянулся. Через несколько минут стало щекотно в животе и очень спокойно. Все разговоры казались безумно смешными. Время замедлилось. В конце концов я, как и все остальные, проголодался. Мы ломанулись в ресторан «Моти Махал». Там я впервые попробовал индийскую еду и пристрастился к ней на всю жизнь. После бесконечных экзотических яств действие марихуаны пошло на убыль, и я пригласил всю компанию вернуться ко мне. Скурив еще немерено марихуаны и слушая регги на древнем магнитофоне, мы вырубились один за другим.

На следующее утро у Джорджа был выходной. Другой служитель, не разделявший его отношения к оргиям в колледже, пригрозил сообщить обо всем декану. Однако мои новые друзья не только не разбрелись, но и созвали кучу народу со всего Оксфорда. Кто-то принес проигрыватель, коробку с пластинками, кто-то — марихуану и гашиш. Rolling Stones и Боб Дилан жарили вовсю, клубы дыма выдувались на Сент-Джайлз и во внутренний двор колледжа. Рано вечером Денис Ирвинг вернулся в Лондон, и хеппенинг медленно угас.

На следующий день Джошуа Макмиллан умер от спазма дыхательного горла — перебрал валиума и алкоголя. Я видел, как его тело несли вниз по лестнице. Это был первый человеческий труп, который я видел. Поговаривали, что Джошуа совершил самоубийство, но это вряд ли. Он только что прошел курс лечения от героина в Швейцарии и утверждал, что больше его не употребляет. Еще он говорил, что барбитураты или алкоголь принимает, только когда нельзя достать марихуану. Мы с Джошуа были просто знакомыми, и все же его смерть вынудила меня задуматься.

Вскоре меня вызвал декан. Полиция и университетские инспекторы затеяли расследование. Декан проводил свое собственное дознание и задал мне несколько вопросов: принимал ли я наркотики, кто еще их употребляет и где? Я признался, что курил пару раз марихуану, но не стал называть никаких имен.

В следующие выходные «Санди тайме» опубликовала «Исповедь оксфордского наркомана», интервью с близким другом Джошуа. И понеслось: журналисты наперебой строчили статьи о смерти внука Гарольда Макмиллана. Студенты чуть не хором исповедовались репортерам о своем флирте с оксфордской наркокультурой. Курить становилось модно. Приобщившись к наркокультуре за пару дней до глобального разоблачения, я неожиданно оказался среди ее пионеров. Меня даже вызывали к университетским инспекторам «в связи с секретным делом».

Я решил стать битником (слово «хиппи» тогда еще не изобрели). Забыл, что такое бриолин, и позволил волосам просто спадать на плечи. Сменил брюки-дудочки на поношенные джинсы, туфли с узкими носами — на испанские кожаные ботинки, длинную куртку с бархатным воротником — на короткий джинсовый жакет, а белый макинтош — на дубленку из овчины. Курил марихуану, читал Керуака, слушал Боба Дилана и Роланда Кирка, ходил на французские фильмы, которые не понимал. Вся моя жизнь разительно изменилась, исключая мои беспорядочные связи и уклонение от научной работы.

11 июня 1965 года некоторые из нас отправились в Лондон, чтобы посетить в концертном зале Ройял-Алберт-Холл «Полный контакт», конференцию по современной поэзии, в которой участвовали Ален Гинзберг, Лоренс Ферлингетти, Джон Эсам, Кристофер Лог, Александр Троччи и другие знаменитости. Никогда прежде такая аудитория не собиралась послушать стихи. Это был первый настоящий крупномасштабный хеппенинг. К власти приходило новое поколение. Я хотел быть частью его.

Каникулы я провел, путешествуя автостопом по Великобритании и Европе. В Копенгагене у меня кончились деньги. К счастью, я завел друзей в датской группе, игравшей рок-н-ролл, и мне любезно позволили с ними несколько раз выступить, чтобы заработать на дорогу. На обратном пути я попал в Гамбург, где жил мой друг Гамильтон Мак-Миллан, и позвонил ему из омерзительного бара на Рипербане (я искал клуб «Стар», где были открыты Beatles). Мак был рад меня слышать, настоял, чтобы я остановился у него, и заехал за мной в бар.

Даже его шокировали мои длинные волосы и вызывающе растрепанный, неопрятный внешний вид. А еще смутило назойливое внимание любопытных гамбуржцев, которые останавливались поглазеть на чудовищного субъекта, коим я был. Мысли о том, как нас встретят в доме его родителей, наполняли Мака мрачными предчувствиями, но несколько кружек пива рассеяли страхи. По крайней мере, решил Мак, родители перестанут пилить его за бакенбарды, похожие на свежеподстриженный газон. Кстати, его предки оказались очень гостеприимными хозяевами, хотя без горячей ванны и стирки не обошлось.

Недели две я жил на улице рядом с Шекспировским мемориальным театром в Стратфорде-на-Эйвоне, а значит, всегда первым поспевал к открытию билетной кассы. Я покупал четыре билета, максимум того, что можно было купить. Один билет оставлял себе, ибо уже тогда был ярым поклонником Шекспира, два других загонял втридорога американским туристам, а последний дарил или уступал за бесценок симпатичной девушке без кавалера. Конечно же, наши места оказывались рядом, и ничего не стоило во время представления завязать разговор.

Странствуя автостопом, я набрал разного этнического барахла, претенциозных objets d'art 12, хитроумных безделушек и прочей дребедени, намереваясь украсить ими комнату в колледже. К потолку я подвесил сетку для защиты фруктовых деревьев от птиц. Стены оклеил алюминиевой фольгой, а на пол прибил большой постер, репродукцию полотна Сезанна. По углам поставил самодельные светильники — ящики из-под апельсинов, в которых горели тусклые цветные лампочки. К новому проигрывателю добавил дополнительные колонки. Кто угодно мог прийти в мое жилище, привести друзей, принести пластинки, алкоголь и дурь. Веселью не было конца, беспрерывно орала музыка, и густые клубы дыма марихуаны вылетали из двери и окон. Я совершенно забросил занятия и выходил из своей комнаты только затем, чтобы пообедать в забегаловке для работяг на рынке или поужинать в «Моти Махал».

Молва о славном местечке, где курят наркотики, распространилась повсюду. Ко мне забредали заезжие студенты Сорбонны и Гейдельберга, странные представители зарождающегося лондонского андеграунда. Заходил Марти Лэнгфорд, изучавший искусство, несколько друзей из Кенфиг-Хилл. Даже Джон Эсам, поэт-битник, который выступал в «Полном контакте», удостоил меня своим посещением. Он предложил мне купить ЛСД, о котором я никогда не слышал. Каждая доза представляла собой кусочек сахара, впитавший каплю наркотика, и стоила три фунта. Эффект как от гашиша, сказал Эсам, но гораздо мощней, и снадобье абсолютно легально. И то и другое было правдой. Я купил несколько кубиков и припрятал. Навел справки среди друзей. Кто-то сообщил мне, что ЛСД — тот же мескалин, о котором писал Олдос Хаксли 13. И вроде бы гарвардский ученый Тимоти Лири 14ставил эксперименты с ЛСД.

Неделю спустя Фрэнсис Линкольн, веселая студентка из колледжа Самервилл, пригласила меня на чашку чая. Бог знает почему, я решил, что настал подходящий момент, и съел один кубик примерно за час до встречи. Выходя из Баллиола, я не ощущал никакого эффекта и подумал, что, должно быть, меня надули. Вставило, когда я уплетал пирожные к чаю. Картины на стенах ожили. Цветы в вазах тяжело и ритмично задышали, композиция Rolling Stones зазвучала как божественная оратория Генделя, исполняемая под аккомпанемент африканских тамтамов. Попытки объяснить Фрэнсис, что творится у меня в голове, успеха не имели. Когда «ливерпульская четверка» с обложки альбома Please Please Me вскочила и заиграла, я сказал, что мне пора. Милосердная Фрэнсис довела меня до Баллиола и оставила перед главными воротами.