Читать онлайн «Природа. Человек. Закон». Страница 27

Достаточно ярким примером тому служит история с американским странствующим голубем. Некогда эти голуби носились над североамериканскими прериями буквально миллионными стаями. С распашкой прерий и возделыванием зерновых культур, странствующий голубь стал истинным бичом американских фермеров. Можно понять их досаду и ненависть, когда миллионная стая «безобидных птиц», опустившись на поле, в считанные минуты уничтожала весь богатейший урожай, обрекая фермеров и их семьи на голодную смерть. Потому и борьба со странствующими голубями у фермеров шла не на жизнь, а на смерть и, конечно же, с помощью огнестрельного оружия (химических средств, к счастью, тогда еще не придумали, а то пострадали бы не одни странствующие голуби, но, пожалуй, вся фауна регионов). В результате победил человек.

Понятно, что всех голубей фермеры уничтожить не могли просто физически — слишком накладно гоняться не то что за каждым отдельным экземпляром, но даже за десятком-другим птиц. Уничтожена была основная масса голубей. А оставшиеся сами вымерли к началу нашего века.

Казалось бы, все должно быть наоборот — уничтожение основной массы особей данного вида, занимающего определенную экологическую нишу, создает наиболее благоприятные условия для оставшихся: еды и питья вволю, территория, так сказать жилплощадь, вольготная. Живи себе, наслаждайся, размножайся вовсю! Получается нечто вроде исполнения мечты некоторых, изнывающих от зависти к богатствам окружающего мира подростков да и взрослых тоже: остаться одному во всем городе со всеми его роскошествами магазинов, дворцов, автомобилей и прочих несметных богатств. Вот уж погулял бы!

Не знаем, как человек чувствовал бы себя в такой ситуации, но вот животные, оказавшись в подобных наиблагоприятнейших условиях, но на уровне критического минимума вида (хотя бы, повторяем, и в нескольких десятках, а то и сотнях экземпляров), непременно вымирают — чаще всего даже в тех случаях, когда человек, спохватившись, пытается их спасти, взяв под усиленную охрану.

Согласитесь, что, учитывая это, будет несколько странным полагать, будто возникшие в результате случайных мутаций или под влиянием неких условий еще далеко не совершенные в своем изменении единичные особи (пусть даже произойдет невероятное и появится несколько одинаково мутированных экземпляров) могут не только выжить, но размножиться, дав начало новому виду и исторически мгновенно заселить самые различные регионы на практически всей поверхности Земли. Тем более, что и в результате случайных мутаций, создавших благоприятные изменения организма того или иного существа применительно именно к тем условиям, в которых существует он сам и его сородичи, изменения, которые, по классическому определению, и позволяют этому существу победить в конкурентной борьбе с сородичами, и в результате даже длительного приспособления к тем или иным условиям целой популяции существ может появиться лишь узкоспециализированный, приспособленный именно к данным условиям вид. Что и определяет его силу в смысле большей выживаемости и в то же время его слабость в деле освоения новых регионов. Ибо различные регионы имеют и различные климатические, биотические, физико-химические и т. д. условия — те, к которым этот прекрасно приспособившийся к данным условиям вид совершенно не приспособлен или уж, во всяком случае, произошедшие с ним изменения не дают ему никакого предпочтения перед неизменившимися сородичами. Таким образом, любое приспособительное изменение может образовать только узколокальный подвид (вроде дарвиновских вьюрков), но не широко распространенный по всей Земле, живущий в самых различных условиях вид (надо пояснить, что под этим понятием мы подразумеваем то, что в принятой биологической классификации именуется «родом». Употребляем же понятие «вид» только потому, что массовому читателю, на которого рассчитана книга, оно более известно и понятно. Так, скажем, и березу повислую и березу бородавчатую именуют одним и тем же словом, перечисляя виды деревьев в лесу, хотя, строго говоря, они относятся к разным видам и единому роду берез).

Так что существующие объяснение внезапности массового возникновения и распространения видов на Земле — более остроумно, чем понятно, и уж во всяком случае неудовлетворительно.

Не более понятны и удовлетворительны и многочисленные гипотезы внезапного полного массового вымирания тех или иных видов животных и растений.

И уж совершенно никак не истолкованы подмеченные биологами в природе явления необратимости эволюционного процесса. Мы здесь говорим даже не о том, что человек не может превратиться обратно в обезьяну или, тем более, в рыбу, а о том, что нет среди наших современников австралопитеков или динозавров и, судя по всему, никогда не будет. «Принцип необратимости» эволюции попросту запрещает появляться на Земле давно вымершим видам, никак не объясняя, почему они не могут родиться снова сегодня или в далеком будущем, хотя, если следовать «презумпции случайности», каждый прудик, не то что озера, должны прямо-таки кишеть собственными Нес си, а на каждом дереве — сидеть по австралопитеку.

К «принципу необратимости» примыкает и «принцип цефализации», или, как называл его Вернадский, «принцип Дана» — по имени американского геолога, минералога и биолога прошлого столетия.

«В течение всего эволюционного процесса, начиная с кембрия, т. е. в течение пятисот миллионов лет, мы видим, что от времени до времени, с большими промежутками остановок до десятков и сотен лет идет увеличение сложности и совершенства строения центральной нервной системы, т. е. центрального мозга, — пишет Вернадский. — В хронологическом выражении геологических периодов мы непрерывно можем проследить это явление от мозга моллюсков, ракообразных и рыб до мозга человека. Нет ни одного случая, чтобы появлялся перерыв и чтобы существовало время, когда добытые этим процессом сложность и сила центральной нервной системы были потеряны и появлялся геологический период, геологическая система с меньшим, чем в предыдущем периоде, совершенством центральной нервной системы (Вернадский В. И. Химическое строение биосферы Земли и ее окружение. М., 1987, с. 180.).

«Странным образом это эмпирическое обобщение, чисто формально установленное Дана, не вошло в научное сознание и до сих пор и упущено в современной концепции и теории эволюционного процесса», — сокрушался Вернадский почти полвека назад.

Странно, что и сегодня, почти полвека спустя после того, как Вернадский разыскал в забытых трудах Дана открытие «принципа цефализации» и обратил на этот принцип сугубое внимание биологов, он так и не нашел удовлетворительного и вообще никакого объяснения. В лучшем случае, только констатируется факт, а чаще всего вообще не упоминается в изложении теории эволюции, словно факт в ее процессе абсолютно ничего не значит. А между тем:

«Обобщение Дана, — пишет Вернадский, — заключается в следующем: в эволюционном процессе мы имеем в ходе геологического времени направленность» (курсив наш. — Авт.) (Вернадский В. И. Цит. соч., с. 251–252.). В сущности, обобщение это принадлежит не Дана, а самому Вернадскому, удивительно любившему приписывать свои гениальные озарения ученым, в трудах которых содержится хоть малейший намек на проблему, волнующую самого Вернадского. Но в данном случае нас интересует не историческая справедливость, а обобщение, точнее, закон эволюции, открытый Дана — Вернадским. Он так же абсолютно непонятен с точки зрения «презумпции случайности» — возможно, потому и замалчивают его и увиливают от хотя бы попыток объяснить. Ибо случайность и направленность — явления абсолютно несовместимые.

Все эти неясности, непонятности, сомнительности и необъяснимости и многое, кстати, другое, также необъясненное, ну хотя бы, например, инстинкт сохранения вида, который только констатируется биологами, но никак не истолковывается, получают достаточно логичное и полное объяснение, если рассматривать тот или иной вид живых существ как один и единый организм, только рассредоточенный во времени и пространстве и потому обладающий неожиданной для нас и непривычной формой.