Читать онлайн «Природа. Человек. Закон». Страница 22

Не кажется ли вам, что в этом собрании сплошь одних положительных случайностей проглядывает удивительная целесообразность? Все случайности почему-то направлены только на сообразность с целью не просто выживания, «жизни ради жизни», но прежде всего на дальнейшее развитие, усложнение, достижение более высоких уровней свободы, которые, в свою очередь, дают возможность еще интенсивнее развиваться и достигать еще более высоких уровней свободы, и так вплоть до человека, который, в свою очередь, опять же сознательно и неосознанно совершенствуясь, развиваясь, устремляется к более высоким уровням свободы — из века в век, из года в год.

Нет, мы вовсе не сторонники идеи жесткого детерминизма и отлично сознаем и существование случайностей, и их влияние на течение событий и процессов развития жизни. И мы бы с удовольствием примкнули к сторонникам «презумпции случайности», не надо ломать себе голову над необъяснимым: все можно объяснить случайностью и выстроить вполне стройную и абсолютно безошибочную теорию существования чего угодно — и Жизни, и гобелена. Ну разве не стройна теория происхождения видов, по которой все разнообразие живого на Земле объясняется воздействием условий и случайных мутаций? Еще как стройна! Случайно воздействие чего-либо, химических веществ или радиационного излучения, придает какому-либо одному организму небывалые дотоле свойства. Если они положительны, вполне соответствуют условиям окружающей среды, они остаются. Если сверхположительны, создают преимущества для данной особи в тех же условиях, то эта особь, передавая их потомству, начинает интенсивнее завоевывать место под солнцем, вытесняя своих менее удачливых немутированных собратьев. Отрицательные же мутации — уменьшающие приспособляемость к среде или вовсе выводящие организм из строя, понятно, не наследуются, ибо особь погибает. Как видите, все предельно стройно и просто.

Старинная мудрость гласит: «гениальное — всегда просто». Но не менее древнее изречение утверждает, что, увы, не все простое гениально. Отрицать возможность случайных мутаций, в том числе и положительных, было бы смешно. Но не менее смешно возводить их в общий принцип, обусловливающий происхождение всех или хотя бы большей части разнообразных видов (в данном случае мы употребляем этот термин отнюдь не в таксономическом смысле) растений и животных на Земле. Прежде всего случайные положительные мутации возможны только в одноклеточных организмах (понятно, что отрицательных мутаций в них происходит несравненно больше, но они нас в данном случае не интересуют). Любая случайная мутация в многоклеточном организме практически всегда отрицательна. Ибо мутации вообще возможны только на клеточном уровне, а точнее, на уровне генов. И если изменение генетического кода может и не принести одноклеточному организму вреда — хотя чаще всего приносит, — то в детерминированном сообществе десятков и сотен миллиардов клеток многоклеточного организма появление одной или группы изменившихся даже наиположительнейшим образом, клеток — явление до крайности нежелательное, которое приводит в лучшем случае к отторжению этих мутированных клеток, в худшем — к патологии (попросту — болезни) и в наихудшем — к смерти всего многоклеточного организма. Ведь сразу все миллиарды клеток одномоментно (а случайность — всегда одномоментна) измениться не могут под влиянием любого, даже самого мощного (кроме, конечно, смертоносного) фактора. Изменения же какой-то части внесут в гармонию деятельности организма непременный разлад, который обязан закончиться катастрофой или для этой части, или для всего организма в целом.

А ведь главнейшие эволюционные изменения происходят как раз не на одноклеточном уровне, а в многоклеточных организмах. И дело даже не в огромной разнице — и по форме, так сказать, и по содержанию — между, скажем, червем и человеком или микроскопическим грибом и березой (хотя и в этом тоже), а в том, что все четыре миллиона видов многоклеточных абсолютно необходимы друг другу (хотя, по правде говоря, мы не знаем, зачем человек нужен червям или мхам, но вот, что черви необходимы человеку, это доказал еще 130 лет назад Чарлз Дарвин), что каждый из этих миллионов видов выполняет свою узкоспециализированную работу по преобразованию окружающей среды в биосферу — сферу Жизни. В этом смысле какой-нибудь надоедный для нас комар нужен природе, биосфере ничуть не меньше (а возможно, и больше), чем мы с вами.

До сих пор взгляд на мир живой природы находился на уровне частностей — отдельных растений или животных, их локальных популяций и ареалов, природных сообществ — биогеоценозов, находящихся в тех или иных географических условиях. При всей плодотворности такого взгляда для детального изучения мира живых существ он все-таки детален, а поскольку каждой деталью занимается один, два, группа ученых или институт, пусть даже целая отрасль биологии, следовательно, разобщен! Да к тому же по самой своей природе еще и узок! Человеку вообще свойственно идеализировать, преувеличивать значение того дела, которым он занимается. Это вовсе не осуждение, без этой идеализации невозможна та одержимость, которая и движет науку, технику по пути прогрессирующего накопления знаний об окружающем нас мире и практического их применения. Но все имеет свою противоположность, так и этот, в общем-то положительный принцип сужает горизонт видения мира. Один из наших писателей, по профессии геолог, хорошо сравнил это состояние современных наук с пробивкой шурфа: для того чтобы открыть как можно больше нового, полнее исследовать данное место, геолог должен забраться как можно глубже под землю, а чем глубже он уходит, тем уже и менее полной становится для него картина окрестностей, пока и вовсе не скроется из виду. Подобное «закапывание» в деталях — отнюдь не аллегория — сплошь и рядом случается в науке. И тут нет вины ученых, а есть беда — слишком глубоки, слишком обширны, слишком объемны накопленные за последние столетия знания даже в каждой из отдельных областей, не говоря уж о Науке в целом, где даже крайне сжатая информация о проделанных (крайне важных!) исследованиях, открытиях и возникающих в связи с ними проблемах составляет не менее 100000 страниц в день, слишком необъятны для усвоения, анализа, переработки, для осмысления одним каким-нибудь даже сверхгениальным мозгом, а надежд на помощь компьютеров, надежд, которые были столь радужными и оптимистичными на заре кибернетики, в этом смысле сегодня уже нет.

Поэтому понятно, почему происходит та раздробленность в познании и обусловленная ею раздробленность в сознании, во взгляде на мир, которая и приводит к вышеупомянутой беде, когда частное принимается за общее, когда незначительное, не доступное для исследований и открытий вольно или невольно выдается за важнейшее, когда самое значительное, но слишком привычное и потому не обращающее на себя внимание ученых почитается неважным и вообще не имеющим значения, когда, наконец, в случайностях отыскивают закономерности, а закономерности принимают за случайности. Это неизбежно, если не видишь, если не стремишься видеть целостную картину мира, если нет общей системы координат, а есть только эйнштейновская относительная точка зрения наблюдателя. И каждый наблюдатель интерпретирует выявленные факты в меру своих сил и способностей, а в результате картина мира предстает зыблющейся, полностью зависящей от случайностей да частных закономерностей, также случайных, поскольку они частные (ведь полагают же физики, что все четыре основных типа взаимодействий, управляющих всеми закономерностями поведения вещества Вселенной, возникли после Большого взрыва именно такими, какие они есть, совершенно случайно. Могли бы быть и иные — говорят физики, — а следовательно, нашей Вселенной и уж во всяком случае живых существ в нынешнем их виде не было бы).

Странно только, что в этом случайном мире случайностей случайности-то как раз и не случаются! Почему-то возникли именно четыре типа взаимодействий — как раз столько, сколько нужно для нашего мира, — а не 8, не 16, не 32 и т. д. с совершенно разными константами, а значит, и различными видами взаимодействий — при случайном характере их возникновения гораздо, в тысячи раз более вероятно именно разнообразие типов и их констант и — как результат этого — несогласованность их друг с другом и порождаемая этим дисгармония, хаос Вселенной. Да если даже и существует некий закон, запрещающий появляться в материи более чем четырем типам взаимодействий, все равно непонятно, почему эти возникшие случайно силы вечны и неизменны, почему в горнилах нейтронных и сверхновых звезд, где вещество находится в состоянии, сопоставимом с тем, при котором должны были образоваться эти силы, опять же случайно не возникнут те же четыре силы, но с иными константами, а значит, и с совершенно иным состоянием вещества?