Читать онлайн «Английские корни немецкого фашизма: от британской к австро-баварской «расе господ»». Страница 55

Одна мельбурнская газета назвала типичным для того времени следующее высказывание: «Если бы правительство завтра объявило сезон охоты на черных, я бы первым обратился за лицензией». Другие «белые» «были полностью солидарны с этим заявлением». Аборигенов все еще называют «ниггерами» и «ублюдками». «Безграничная ненависть здесь — обычное явление».

В другой части Австралии появился следующий комментарий: аборигенов «по закону о черных в радиусе 100 миль от Аделаиды следовало бы посадить в ящики и отправить в государственные лаборатории CSIRO* — государственная организация научных и прикладных исследований.) для использования в экспериментах вместо крыс».

(* CSIRO (Commonwealth Scientific and Industrial Organisation)

Утверждается, что это заявление прозвучало из уст муниципального советника из Порт-Аделаиды в сентябре 1977 г. [844]

Во всяком случае, в XIX в. ни одно из лондонских правительств не издало никаких специальных законов для защиты коренных жителей Австралии — и даже не попыталось это сделать (в отличие от мадридского, издавшего подобные законы еще в XVI в., и московитского — в XVII в. [845]). И ни одно из британских правительств не принимало на себя обязанностей по защите туземцев и даже не считало себя обязанным делать это. [846] Разве что гуманисты-одиночки прислушивались к риторическим высказываниям оппозиционеров (в частности, к выводам лондонской парламентской комиссии по расследованию событий 1837 г., которые сообщали о «невиданных злодеяниях», кстати, членом этой комиссии был Гладстон [847]). Но отдельные возмущенные голоса не оказывали никакого влияния на британских колонистов. После получения Австралией статуса самоуправляющегося доминиона (1855/1856) возмущенные призывы частных гуманистических союзов (которые некогда высмеивал Томас Карлейль, и на которые позже нападали британские фашисты) из метрополии окончательно перестали кого-либо к чему-то обязывать. (По сути, и рабочий класс, и истеблишмент воспринимали «Humanitarian League» как «протестантское занудство». Ибо как раз неквалифицированные европейцы, опасаясь конкуренции аборигенов, отказывались признавать равенство «ниггеров», в том числе и в Австралии. Англосаксонские плохо квалифицированные рабочие издевались над коренными жителями, утверждая тем самым свое расовое «превосходство».) Британский управляющий Ричард Блай безуспешно пытался защитить туземных женщин и детей. В 1849 г. он докладывал о злодеяниях, совершенных их убийцами. После этого все английское колониальное сообщество отвернулось от него — так поступали с каждым, кто пытался защищать «ниггеров».) Как писал Кирнан, протесты из Лондона игнорировались колонистами, а дарование Австралии в 1855/1856 г. автономии вообще положило им конец. Потом они же охотились за черепами — для обмена с дикими племенами.

Когда плантаторы Квинсленда не могли более расчитывать на британских каторжных рабочих, началась охота за меланезийцами (1860-е гг.), которых североавстралийские колонисты порабощали. За это в 1872 г. был убит англиканский епископ Меланезии Джон Паттесон. Только такое громкое событие смогло привлечь внимание британского парламента к проблеме злодеяний на севере Австралии, вынудив его принять соответствующие меры. Однако прошло много лет, прежде чем эти меры принесли какие-то практические результаты. [848] Ведь подобные разоблачения всегда заглушались голосами заинтересованных лиц.

В целом именно Австралия (и прежде всего Тасмания) явилась тем регионом, в котором «расовые инстинкты», «здоровое национальное чувство» англичан-колонистов были беззастенчиво направлены против самых беззащитных из всех человеческих существ — и все это происходило в не столь давние времена. Беззастенчиво еще и в том смысле, что совершенные преступления не требовалось скрывать от «населения» — ведь «население» Австралии само было насквозь пропитано расовым «народным чувством». В Австралии не было нужды в тайной государственной машине истребления — все зверства совершались среди бела дня. Английские поселенцы открыто действовали на широких просторах внутри континента — движимые той силой, которую и Хьюстон Стюарт Чемберлен, и Адольф Гитлер предпочитали интеллекту: инстинктом. Колонисты не получали прямых указаний из Лондона об уничтожении аборигенов, но нельзя сказать, что никто из британских мыслителей не «благословил» их. Так, например, Бенджамин Кидд заявил: «Инстинкты масс имеют более глубокую научную основу <sic>, чем интеллект образованных людей». (Кидд категорически утверждал, что «рабство — самое естественное и… одно из самых разумных установлений» [849]). А столь прогрессивный Герберт Джордж Уэллс (в 1902 и 1904 гг.) нарисовал такую картину будущего, где «толпы черных, коричневых и желтых народов, не соответствующие требованиям эффективности», должны «уступить дорогу»: «Их судьба — вымирание и исчезновение». Ведь в конечном счете «мир — не благотворительное учреждение». Из чего опять-таки делался вывод: «единственным разумным и логичным решением в отношении низшей расы является ее уничтожение». [850] Такой проект шел дальше того, что успел осуществить на практике Адольф Гитлер (хотя Раушнинг утверждал, что у последнего были потенциальные возможности для проведения акций геноцида в еще более широком масштабе).

В период, когда взгляды Гитлера только формировались, мнение, что «примитивным» (а значит, «низшим») расам на роду написано быть вытесненными и даже истребленными, получило широкое распространение (как раз под влиянием английских предшественников Гитлера). «Ведь прогресс следовало оплачивать — по возможности за чужой счет…», [851] а не за счет самих носителей прогресса. Кроме того, Карл Петерс уверял, что империалистическая политика колонизации «улучшила положение рабочих». В 1907 г. он втолковывал немцам, что развитие заморских территорий напрямую зависело от вытеснения местных жителей, как, например, в Северной Америке и в Австралии. [852] А Ханс Гримм еще накануне второй мировой войны в духе своего фюрера пытался напомнить британцам, что первостепенное значение для всего человечества имеют задачи, стоящие перед белой расой — перед англичанами и немцами. [853]

И именно Австралии, стране, столь приверженной делу белой расы и английскому расизму, в 1919 г. в качестве «подмандатной территории» была передана часть Новой Гвинеи, захваченная Германским рейхом. В результате регион, где немецкое господство оставило в памяти «туземцев» добрую память о себе (в отличие от африканских колоний), [854] подпал под власть крайне расистской Австралии. В Новой Гвинее немецкая колонизация запомнилась как «золотой век» — особенно по сравнению с правлением новых колониальных хозяев, чья «<расистская! жестокость… так живо запечатлелась в памяти». [855] При австралийской оккупации — в отличие от немецкой — сексуальные контакты между местными жителями и европейцами расценивались как уголовные преступления. А ведь во многих немецких колониях в южных морях — в противоположность английским колониям — сожительство с туземками стало едва ли не правилом. Живыми примерами симбиоза культур на немецких тихоокеанских территориях до их англизации были дети, родившиеся от таких связей.

На туземках женились даже немцы, занимавшие высокие посты в заморской колониальной администрации. Так, в немецкой части Новой Гвинеи до австралийской оккупации (начавшейся во время первой мировой войны) одна «аборигенка», самоанка по прозвищу «Королева Эмма», буквально держала в руках «ключи от высшего колониального общества». Да, немало немцев из южных морей по внешнему облику и по образу жизни, по специфически «тихоокеанской» манере поведения с течением времени все больше и больше становились похожими на туземцев. Это сходство было настолько очевидным, что статс-секретарь по делам колоний Вильгельм Зольф*, находясь под впечатлением от британской расистской практики апартеида в Калькутте, счел себя обязанным предостеречь немцев от возможного «превращения в канаков».