Читать онлайн «Высоцкий. Спасибо, что живой.». Страница 17

Но сейчас даже это окно не открывалось. Музыки не было. Он чувствовал, что обречен.

мы? Вы что, в первый раз на гастролях? Как так можно?»

Леня был в отчаянии. У себя в номере он, не разуваясь, повалился на кровать. Еще днем, после разговора с Володей, он воспрял духом. Поверил, что все обойдется. «Ну действительно, кто такой этот Бехтеев? И кто такой Высоцкий? Что, Бехтеев — главный в республике? Что, нет людей, которых он боится? Володя — двери ногой в любой кабинет! Володя — звезда! Не по зубам он вам, Виктор Михайлович! Он с вами сам разберется!»

Но теперь Леня понял, что рано расслабился. Зря понадеялся на Володины возможности. Володя — просто актер, больной, несчастный, одинокий человек. А сам он, Леня, — гнида и стукач! И нечего себя обманывать и оправдываться. Самая настоящая гнида!

В дверь постучали. Леня открыл не спрашивая. Он знал, кого увидит, и не ошибся. На пороге стоял Бехтеев.

—    Не приглашаешь?

—    Проходите, — Леня посторонился.

Бехтеев вошел. Огляделся, куда бы присесть. Леня убрал с кресла свой дипломат, но гость садиться передумал. Несколько секунд он постоял, рассматривая свои ботинки, и, подняв глаза на Леню, тихо и совсем буднично спросил:

—    Леня, что за лекарства?

—    Не понимаю.

—    Он болен?

—    Чем?

—    Это я тебя спрашиваю — чем?

—    Виктор Михайлович, я же не доктор! — уныло протянул Леня.

Михалыч произнес, упирая на каждое слово:

—    Он принимает наркотики?

—    Як этому никакого отношения не... — Леня осекся, но было уже поздно.

Михалыч улыбнулся:

—    Ладно. Работай.

Он повернулся, собираясь уходить. Леня схватил его за рукав:

—А когда вы их?.. То есть нас... Ну, чтобы я знал... Когда билеты будем жечь, наверное?.. Как мне-то быть? Вы же задержите?

Михалыч отстранил от себя Фридмана:

—    Леонид, меньше знаешь — крепче спишь!

—    Но его тут на день рождения зовут. Ехать?

—    Много вопросов. Делай все как обычно.

Михалыч вышел в коридор. Фридман закрыл дверь на ключ и с ужасом уставился на телефон. Затем осмотрел весь номер, сел на кровать и схватился за голову...

* * *

Михалыч не спеша возвращался на коммутатор. Ему хотелось бежать, немедленно начинать действовать. Однако он специально шел медленно, почти торжественно, стараясь успокоить дыхание и замедлить биение сердца. Теперь он точно получит признательные показания от гастролера.

«Его надо задержать за употребление и хранение наркосодержащих препаратов. Подержать в камере пару суток, а потом помахать перед носом ампулой — и будет любое признание. Только бы не сорвалось! Только бы эта Татьяна приехала!»

Михалыч заглянул на коммутатор гостиницы:

—    Гена, а ну выйди.

Геннадий послушно выбрался к нему в темный предбанник.

—    Слушай меня, — заговорил Михалыч. — Возьми двоих ребят потолковее, машину и езжай в Ташкент. Самолет из Москвы садится где-то в обед. Пассажирка —Татьяна, лет двадцати, думаю красивая. Захочет ехать на машине до Бухары. Все, больше ничего не знаю. Вычислишь ее, задержишь с багажом, и сразу—звонок мне. Работай.

Гена кивнул. Михалыч наконец отправился в свой номер — спать.

Глава одиннадцатая

«ЕГО ВСЕ ЛЮБЯТ»

Последние месяцы Татьяна была счастлива. Не просто влюблена — такое случалось с ней и раньше, — а именно счастлива. Она — с ним. Ничего специального она д ля этого не делала. Просто вдруг поняла: ей нужно быть с ним. И он то ли разрешил, то ли попросил... Она не могла вспомнить, как это произошло. Все вдруг откатилось даже не на второй план, а вообще за кадр. Учеба, друзья, семья, мечты о будущем. Она ждала каждого следующего дня, а когда этот день наступал, жила только им. То его нет! То он здесь. То он болен, то счастлив удачной строкой, то сломалась машина, то отключили воду, то уехал, то вернулся... И все становилось огромным, существенным, драматичным — и в то же время легко решаемым, смешным, а главное—безумно интересным.

Она не сразу поняла, что это любовь — то, во что превратилась ее жизнь. А когда поняла, пришел страх. Сначала она боялась соперниц, ревновала к друзьям, к театру, боялась, что это все вот-вот закончится. Но очень скоро страх сконцентрировался и заострился. Она стала бояться за него. Его смерть неминуема. Прямо сейчас или через год — но смерть была рядом с ним всегда. Его тенью, кругом китайского желтого абажура, пустым гитарным футляром, остановившимися часами. И он это знал, и она. Знали и ждали. Разница только в том, что она боялась, а он нет.

Едва лишь зазвонил телефон, Татьяна поняла: вот оно, то, страшное. Спросонок из разговора с Пашей не запомнила почти ничего. Кроме одного: надо ехать и взять с собой коробку. Но этого оказалось достаточно. Главное — он жив. И значит, необходимо оказаться там — рядом с ним. Его жизнь в этой обувной коробке с надписью «ZЕВО-ZЕВО».

Татьяна положила ее в сумку, сверху бросила вещи, тетрадки. «Больничной» ручкой аккуратно черкнула на записке, которую оставил Володя: «Лидия Семеновна. Окно № 2».

Зашла в гостиную, выдвинула из комода ящик и из груды бумаг и квитанций извлекла внушительный конверт с надписью «Дача». Из конверта вытянула три сотенные купюры, но потом одну вернула. На конверте надписала: «Минус двести — Узбекистан».

И только поймав машину до Домодедово, она попыталась сообразить, что же ей теперь делать. В свои девятнадцать лет она только один раз, два года назад, летала на самолете в Кисловодск с мамой. Это была единственная дальняя поездка в ее жизни. Дальше Подмосковья она больше никогда не выбиралась.

Почему Паша не взял лекарство с собой? Как же они могли, зная, что Володя болен, не позаботиться о лекарствах? И неужели эти препараты нельзя достать там?.. Наверное, нет.

Ничего... все обойдется. Уже сегодня вечером она увидит Володю и обнимет его крепко, и будет с ним.

Однако войдя в здание аэропорта, она растерялась. Вся ее уверенность куда-то улетучилась. Таня увидела огромную толпу людей с чемоданами, коробками, тюками и колесами, баулами и детьми. И очереди... очереди... очереди.

Пометавшись немного, она вспомнила: «Касса номер два, Лидия Семеновна».

Татьяна почти бежала по аэропорту мимо стоек регистрации. Здесь принимали багаж. Она смотрела на знаки и стрелки, указывающие туалеты, буфеты, милицию, медпункт.

—    А кассы, где кассы? — кинулась она к каким-то людям.

—    Пройди мимо контроля и налево — коридор. Там кассы.

Некоторые пассажиры торопились, нервничали и толкались, некоторые спали: кто на лавках, кто рядом со стоящими вещами на полу. Татьяна плотнее прижала к себе сумку. Она увидела идущего навстречу милиционера. За ним тащился мужчина лет шестидесяти с открытым чемоданом, из которого торчали вещи. Таня бросилась к милиционеру.

—    Где здесь кассы?

Мужчина загородил собой милиционера, не позволяя тому отвлекаться на какие-то мелочи:

—    Извините, девушка! — И продолжил волнительный разговор с блюстителем порядка: — Где написано, что нельзя? Это мое!

—    Покажите хоть что-нибудь — чек, накладную! — равнодушно возражал милиционер.

—    Вы же видите — это не оружие, не горючая жидкость, не наркотики! —Теперь пассажир указывал на большой плакат, исписанный мелкими буквами под крупным заголовком: «Запрещается».

—    Если б было оружие, ты бы уже сидел в кутузке. Двести игл для машинки. Двести! У тебя фабрика, что ли, швейная? — Туг милиционер наконец обратил внимание на Татьяну: — Что вам, девушка?

—    Я кассовый зал ищу.

—    Он у вас за спиной.

Татьяна изумленно проводила взглядом удалявшихся спорщиков и обернулась.

Все кассы, в том числе и вторая, были закрыты. Но около окошка старшего кассира собралась толпа с какими-то записками и бланками. Стряхнув с себя оцепенение, Татьяна вклинилась в эту группу, после долгих маневров пробралась к окошку и оттолкнула от него какую-то крупную женщину.