Читать онлайн «Тайна России». Страница 122

Никон, чувствуя усиливавшийся апостасийный дух времени, старался направить все свои силы на укрепление православной сути самодержавия и хотел иметь в Алексее Михайловиче благочестивого сильного Царя, служащего Богу и Церкви, который только так и может "надеяться на выполнение своего призвания — отстаивать царство от антихриста", выполнять царскую роль Удерживающего и миссию Третьего Рима (Зызыкин). По сути Патриарх верно говорил о симфонии между Церковью и государством как о соотношении души и тела; при этом душа, естественно, более важна как причастная к вечности — то есть государство именно от Церкви получает свое конечное назначение.

В отличие от Никона, аристократам, стремившимся к привилегиям наподобие шляхетских, был нужен слабый Царь, управляемый ими, и слабая Церковь, не вмешивающаяся в их вотчинную власть. Первые меры по ограничению церковной власти, под влиянием боярства, выразились уже в «Уложении» 1649 г. и в учреждении Монастырского приказа (в частности, духовные лица делались подсудными светским властям) — против чего выступил Никон. Его влияние поначалу было столь огромным, что правил страною фактически он, впрочем, обладая и государственным умом (именно благодаря Никону произошло воссоединение Малой России с Великой в 1654 г.). Так фигура энергичного Никона, "собинного друга" Царя Алексея, с самого начала встала поперек дороги боярству, и, чтобы уменьшить влияние твердого Патриарха-"простолюдина" (он был из крестьян), бояре обвинили его в стремлении подчинить себе царскую власть.

В этом был отчасти виноват и сам Никон. В борьбе с боярством он на практике не нашел верных средств для достижения своего идеала. Прямолинейность Патриарха в отстаивании полной независимости церковных властей от светских, полемические перегибы в толковании смысла симфонии как духовного превосходства священства над царством с переносом этого подчинения также и в область государственного управления, властные манеры Никона и титул "Великого Государя" (такой же, как у Царя), чуть ли не папистское подчеркивание в себе земного "образа Христа" (а в других архиереях лишь "образа апостолов") — все это создавало удобную почву для такого обвинения. К тому же юный Царь повзрослел и хотел сам править более активно, а Никон не желал расставаться со своими государственными полномочиями, считая их уже за норму. Он напоминал, что согласился на избрание Патриархом, лишь заставив Царя, и бояр дать ему торжественную клятву "послушати во всем", — чем также трактовал свой патриарший сан в духе, близком к папизму.

Таким образом, с точки зрения идеала симфонии, если у Иоанна Грозного в яростной борьбе против эгоистичного боярства были срывы в сторону превознесения Царя над Церковью, то у Никона в аналогичной борьбе — в сторону превознесения Патриарха над Царем и вторжения в его полномочия. Это в чем-то психологически роднит Грозного и Никона при кажущейся противоположности их действий. Особенно жаль, что Никон не смог соблюсти симфонию с «тишайшим» Алексеем Михайловичем, имевшим должные качества для этого, но вынужденным вступить в конфликт с Патриархом.

Интриги боярства довели развитие отношений Никона с Царем до разрыва, когда Патриарх использовал последнее драматическое средство увещевания: добровольно удалился из Москвы, с патриаршей кафедры (вспомним и уход Грозного из Москвы)… Разумеется, этот нервный поступок был не к лицу Патриарху; он не проявил тут ни должного пастырского терпения, ни мудрости (надеясь, что его призовут назад, хотя он уже тяготил Царя). После этого руки у бояр оказались развязаны; при этом они использовали помощь тайного католика и авантюриста П. Лигарида, прибывшего в 1662 г. на Русь и сделавшего все возможное для низложения Никона. (В Москве Лигарид выдал себя за "митрополита Газского", хотя к тому времени уже был отлучен от Церкви Иерусалимским Патриархом как разоблаченный обманщик.)

В 1666 г. состоялся неканоничный суд над Патриархом Никоном по подложным документам, низложивший его до простого монаха. На суде присутствовали Царь и главные бояре, высшие представители Русской Церкви (15 епископов, включая двух митрополитов), 29 архимандритов, 11 иностранных епископов, а также Антиохийский и Александрийский Патриархи (к тому моменту запрещенные в служении Константинопольским Патриархом именно за эту поездку в Москву на суд, но скрывшие это; за участие в низложении Никона они получили множество ценных подарков). И все это устроил по подложной грамоте "экзарха Вселенского Патриарха" — лжемитрополит Лигарид, возвысившийся при Алексее Михайловиче до главного советника по церковным делам и участвовавший в рукоположении русских архиереев (в суде участвовали шесть таких епископов)…

Вскоре выяснилась подложность рекомендаций анафематствованного Лигарида, но Царь постарался замять скандал, ничего, однако, не изменив в судьбе Никона. Правда, Царь чувствовал, что тоже перегнул палку, и перед смертью попросил прощения у Никона. Тот простил бывшего "собинного друга" Алексея Михайловича, но не простил как Патриарх — Царя… Лишь при Феодоре Алексеевиче в 1682 г., через год после смерти Никона, в Москву была привезена грамота Восточных Патриархов с его "реабилитацией"…

Патриарх Никон видел в случившемся с ним унижение Церкви и предрекал за это наказания Божии. Зызыкин полагает, что они не замедлили себя ждать уже после его ухода в монастырь: смерть большей части царских детей, военные поражения и уступки территории на западе и юге, измены украинских гетманов, восстание Разина, ранняя смерть самого Алексея в 47 лет, его наследника Феодора в 21 год… И дальнейшая судьба династии Романовых оказалась несчастливой, поскольку и Петр I внес в эти несчастья свою огромную лепту…

Главных же попустительных наказаний Божиих за этот конфликт между Патриархом и Царем, в том числе и за грехи самого Никона, было два: церковный раскол и антицерковные реформы Петра I.

Раскол связывают с исправлением священных книг и обрядов, но эту причину можно было бережно уврачевать. Он разросся потому, что либеральное боярство использовало старообрядцев (хотя и совершенно противоположных боярскому мировоззрению) в борьбе против консервативного Патриарха и придало им силу.

Исправление ошибок в богослужебных книгах было необходимо, ибо в них встречались даже бессмыслицы, возникшие при переписке. Это дело было начато еще предшественниками Никона, и сам он намеревался действовать вполне осмотрительно: через длительное изучение проблемы, ее рассмотрение Собором 1654 г., был запрос мнения Константинопольского Патриарха…

Но замах правщиков оказался большим, чем требовалось: они из подражательства поздним греческим обычаям начали исправлять те древние формы Православия, которые ранее были заимствованы Русью у тех же греков и не нуждались в исправлении — слово Исус, двоеперстие (изображенное и на иконах), направление крестных ходов посолонь, одеяния священников и т. п. В приглашенных из Киева и Греции правщиках москвичи почувствовали и западное влияние, и высокомерие — что, в свою очередь, нередко сталкивалось с узостью (доходившей до невежества) русских противников любых, даже необходимых исправлений. Эта подозрительность питалась и недоверием к Флорентийской и Брестской униям, затронувшим именно греков и малороссов, — многие боялись, что готовится нечто подобное и в Москве.

Однако у Никона потребность в изменениях исходила из стремления Москвы как единственного православного царства упорядочить богослужение всего православного мира, чтобы реально возглавить его. Тем более что разночтения в книгах уже вызвали волнения среди афонских монахов; в присоединившейся Малороссии также был новый греческий обряд. Восточные Патриархи побуждали к этому русского Царя, напоминая также древние пророчества о том, что русским предстоит освободить от мусульман Константинополь. (Таковы предсказания Мефодия Патарского в редакциях IV–VII вв., византийского Императора Льва Мудрого в IX–X вв., надпись на гробнице Императора Константина Великого, истолкованная в 1421 г. сенатором Г. Схоларием; подобные предсказания имели и грузины, и сами турки. — См.: "Россия перед вторым пришествием", гл. 20.)