Читать онлайн «История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1». Страница 73

картину революционного движения семидесятых годов. Но оба

романа только выявили его все возрастающее отчуждение от России,

первый своей бессильной горечью, второй – недостаточной

информированностью и отсутствием всякого чувства реальности в

изображении могучего движения семидесятых годов. Однако

постепенно, по мере того, как стихали партийные страсти – по

крайней мере, в литературе – Тургенев опять занял свое место

(популярность его ранних вещей никогда не уменьшалась).

Возрождение «эстетики» в конце семидесятых годов способствовало

возрождению его популярности, и последний его приезд в Россию в

1880 г. стал триумфом.

В то же время, особенно после того как он поселился в Париже,

Тургенев сблизился с французскими литературными кругами – с

Мериме, Флобером и молодыми натуралистами. Его произведения

стали переводить на французский и немецкий, и вскоре его слава

стала международной. Он первым из русских авторов завоевал

европейскую репутацию. В литературном мире Парижа он стал

видной фигурой. Одним из первых он разглядел талант молодого

Мопассана, и Генри Джеймс (который включил свою статью о

Тургеневе в томик, посвященный французским романистам) и другие

начинающие писатели смотрели на него снизу вверх, как на мэтра.

Когда он умер, Ренан, по простительной нехватке сведений, заявил,

что именно через Тургенева Россия, столь долго остававшаяся немой,

наконец заговорила. Тургенев гораздо лучше чувствовал себя среди

французских confrиres (собратьев), чем среди равных ему русских

писателей (с большинством из которых, в том числе с Толстым,

Достоевским и Некрасовым, он раньше или позже рассорился), и

впечатление, которое он производил на иностранцев, разительно

отличается от того, которое он производил на русских. Иностранцы

бывали очарованы изяществом, шармом и простотой его манер.

С русскими он бывал высокомерен и заносчив, и даже те, кто ему

поклонялись, не могли не заметить этих неприятных черт его

характера. Он был огромного роста и двигался легко и

непринужденно, но его пискливый голос при львиной наружности

производил странное впечатление.

Вскоре после своей последней поездки в Россию Тургенев

заболел. Он умер 22 августа 1883 г. в Буживале, близ Парижа.

В первых своих опытах в прозе Тургенев шел по следам

Лермонтова, от которого он взял романтический ореол вокруг своих

первых печоринских героев ( Андрей Колосов, Бреттер, Три

портрета) и метод заостренного анекдота ( Жид). Все это – рассказы

1844–1846 гг., когда Тургенев еще не перестал писать стихи.

В Записках охотника, начатых в 1847 г., он освобождался от

романтической условности первых рассказов, отказываясь от

жесткого сюжета и ограничиваясь «кусками жизни». Но даже и после

Записок охотника он не сразу овладел тем, что стало его настоящей

манерой. Так, Три встречи (1851) – рассказ, целиком построенный на

атмосфере, сотканной вокруг очень слабой тематической основы,

наполненный описаниями лунных ночей и романтичными

«поэтическими» пассажами, не похожими на трезвое, точное

звучание описательных мест Записок. Дневник лишнего человека

(1851) напоминает Гоголя и молодого Достоевского; в нем

развивается «достоевская» тема униженного человеческого

достоинства и болезненного удовольствия от унижения, но в языке

есть стремление, не характерное для Тургенева, к гоголевской

интенсивности слова. (Выражению «лишний человек» необычайно

повезло, куда больше чем самому рассказу; до сих пор историки и

историки литературы пользуются им для определения типа

беспомощного идеалиста, которого так часто писал Тургенев и его

современники и главными представителями которого стали Рудин и

Обломов.) Наконец Муму (1852), известная история о глухонемом

крепостном и его любимой собаке, которую его хозяйка приказала

убить, – «гуманный» рассказ в традиции Шинели и Бедных людей, где

острое чувство жалости достигается методами, по ощущению

современного читателя незаконными, потому что они действуют на

нервы, а не на воображение. Зато Записки охотника, писавшиеся в

1847–1851 годах, принадлежат к самым высоким, долговечным и

несомненным достижениям Тургенева и русского реализма. Книга

состоит из коротких очерков – их с трудом можно назвать

рассказами, – описывающих разные случайные встречи рассказчика,

который с собакой и ружьем бродит по своему родному Болховскому

уезду и окружающим деревням. Записки выстраиваются в

произвольном порядке. В них нет твердого сюжетного каркаса – это

простой пересказ того, что рассказчик видел и слышал. Некоторые из

них чисто описательны – пейзаж ( Лес и степь), характеры ( Хорь и

Калиныч). Другие повторяют рассказы людей о себе, обращенные к

автору ( Гамлет Щигровского уезда) или подслушанные им разговоры

( Свидание, Бежин луг). Иногда в них встречается драматический

мотив, но развитие его дано только намеком, мимолетным

впечатлением рассказчика от персонажей ( Ермолай и мельничиха).

Абсолютная прозаичность, тщательно избегавшая всякой

искусственности, всякой подделки, была отличительной чертой

появившейся книги – это был новый жанр. Крестьяне описаны извне,

какими их увидел (или подсмотрел) автор, не в их частной, скрытой

от постороннего глаза жизни. Как я уже говорил, они написаны с

явно большей симпатией, чем высшие классы. Помещики показаны

как грубые, или жестокие, или ни к чему не способные люди.

В крестьянах Тургенев подчеркивает человечность, силу

воображения, поэтическую и артистическую одаренность ( Певцы,

Касьян с Красивой Мечи, Бежин луг), чувство собственного

достоинства и ум. Вот так, спокойно и ненавязчиво написанная книга

поразила читателей несправедливостью и нелепостью крепостного

права. Теперь, когда вопрос о крепостном праве есть дело прошлого,

Записки охотника опять кажутся безобиднейшей книжкой, и нужно

некоторое историческое воображение, чтобы восстановить

атмосферу, в которой она произвела впечатление мягко

разорвавшейся бомбы.

С литературной точки зрения Записки охотника часто, если не

всегда, выше всяких похвал. Если портрет идеалиста сороковых

годов ( Гамлет Щигровского уезда) – только предварительный

набросок Рудина и других, то в изображении деревенского пейзажа и

крестьянского характера Тургенев никогда не превзошел таких

шедевров, как Певцы и Бежин луг. Особенно Певцы; даже и после

Первой любви и Отцов и детей они вправе считаться венцом его

достижений и квинтэссенцией совершенно особых качеств его

искусства. Это описание состязания певцов, происходящего в

деревенском кабаке; состязаются крестьянин Яшка Турок и рядчик из

Жиздры. Стихийный Яшкин талант торжествует над изощренным

искусством человека из Жиздры. Красота этой вещи на русском языке

не поддается описанию; но то, что она может дойти в переводе,

доказывается оценкой, какую ей дал Генри Джеймс. Рассказ

характерен для тургеневской манеры описывать крестьян; он не

увлекается их односторонней идеализацией; впечатление от

состязания, от высокой художественности певческого исполнения

разбавлено картиной пьяной оргии после состязания, когда

целовальник угощает Яшку. Певцы, к тому же, можно считать

высшим самым характерным образцом тургеневской прозы. Она

тщательно выверена, в каком-то смысле искусственна, но от каждого