Читать онлайн «История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2». Страница 23

сочувственны – он принимал ее поклонение. Но его мистическая жизнь

осталась мало известной его современникам. Его знали только как философа-

идеалиста и либерального полемиста. Последнее настолько подняло его в

глазах интеллигенции, что радикальные издатели энциклопедического словаря

Брокгауза-Ефрона пригласили его редактировать философский отдел, который

тем самым стал вестись в духе, противоположном агностицизму и

материализму. У Соловьева было много преданных последователей,

развивавших его философские взгляды. Первыми из них были братья князь

Сергей и князь Евгений Трубецкие. В 1900 г. Соловьев опубликовал свое

последнее и с литературной точки самое важное сочинение – Три разговора о

войне, прогрессе и конце всемирной истории , с приложением повести об

Антихристе. Разговоры были немедленно признаны шедеврами, но Повесть об

Антихристе вызвала некоторое недоумение своей странно-конкретной верой в

этого персонажа. Соловьев к тому времени был изможден слишком

напряженной умственной, духовной и мистической жизнью. Он поехал

отдыхать в подмосковное поместье Трубецких Узкое. Там 31 июля 1900 г. он

умер от общего истощения.

Личность Соловьева была необычайно сложна, мы не привыкли видеть в

одном человеке такие контрасты. Трудно понять, как совмещалась в нем такая

странная смесь: напряженная религиозная и нравственная серьезность и

непобедимая тяга к абсурдному юмору, необычайно острое чувство

православия и неожиданные крены в сторону гностицизма и безудержного

мистицизма; такое же острое чувство социальной справедливости и

непорядочность в полемических работах, глубокая вера в личное бессмертие и

веселые цинично-нигилистические высказывания, земной аскетизм и

болезненный эротический мистицизм. Сложность и многозначность его

личности, как кажется, нашла свое выражение в его смехе, совершенно

незабываемом и поражавшем всех, кто знал Соловьева. Многие описывали этот

смех и жуткое, потустороннее впечатление, которое он производил на

присутствующих.

Соловьев был блестящим писателем – блестящим во всем, за что бы он ни

брался; ему всегда сопутствовал успех: где бы он ни появлялся – его всегда

встречали с восторгом и восхищением. В прозе он владел острым и холодно-

блестящим стилем, особенно подходящим для полемики. Более серьезные

прозаические сочинения Соловьева, может быть, наименее для него

характерны, так как в них он был вынужден подавлять как свою веселость, так

и свой мистицизм. Но именно в этих работах выражены важнейшие идеи

50

Соловьева, сделавшие его знаменитым. В ранних произведениях

провозглашаются его первые философские принципы; произведения

восьмидесятых годов в основном разрабатывают вопросы церковной политики

sub specie aeternitatis (с точки зрения вечности). Оправдание добра (1898) –

трактат о моральной теологии, направленный главным образом против

«непротивленческого» учения Толстого. Соловьев считается наиболее

значительным философом России в «профессиональном» смысле слова. Он был

замечательным знатоком: его знания по древней и современной философии

были невероятно обширны, – но его никак нельзя поставить в один ряд с

величайшими философами мира, и во всеобщей истории философии может не

оказаться его имени. Его философия была неоплатонизмом, и его всегда

притягивали гностики. Но я не компетентен, да и не считаю здесь уместным

пересказывать его метафизику. Что касается его теологии – я уже упоминал об

отношениях Соловьева с католицизмом. В римско-католических школах его

изучают, хотя, конечно, не признают авторитетом. В православной церкви его

положение двойственно: признано, что он дал лучшие существующие

определения православия в противопоставлении каждой из ересей, но его тяга

к Риму и видимому единству, как и беспорядочный и сомнительный характер

его мистической жизни, делают его подозрительным.

Холодный блеск его стиля больше всего проявился в полемических

произведениях. Это прекрасный пример высокой журналистики, но, как уже

говорилось, в спорах с оппонентами, которых не поддерживало общественное

мнение (например, со Страховым, Розановым, декадентами), он предпочитал

пользоваться аргументами, которые давали легкую победу в глазах читателя, не

утруждая себя объективностью. С литературной точки зрения, лучше всех его

прозаических сочинений Три разговора – настоящий шедевр в трудном жанре.

Соловьев дал волю своему буйному юмору и блестящему остроумию и написал

книгу, по занимательности достойную Марка Твена, а по серьезности –

Уильяма Джеймса. И достигает он этого без помощи парадокса – любимого

оружия всех «смеющихся философов». Он упивается каламбурами, анекдотами,

цитатами из нелепых стишков, и речь всех его персонажей восхитительно

индивидуализирована. При этом каждый (кроме откровенно смешной дамы,

«которой ничто человеческое не чуждо») замечательно логично и

последовательно отстаивает свои взгляды. Dialogi personae (помимо дамы):

генерал, утверждающий право силы как справедливого карателя грубого зла;

политик, поддерживающий современную цивилизацию в ее борьбе с

варварством; князь-толстовец, проповедующий непротивление (отрицательный

персонаж); и господин З. – рупор взглядов самого Соловьева, – считающий

генерала и политика представителями частичной правды, которая должна быть

поглощена высшим синтезом действенного христианства. За Разговорами

следует Повесть об Антихристе – до странности живая и подробная история о

конце света и непосредственно предшествующих Судному дню событиях.

Большую опасность для христианства Соловьев видел в подъеме Китая и

Японии (он писал об этом в 1900 г.) – подъем этих стран Соловьев считал

предтечей Антихриста. Но сам Антихрист у Соловьева европеец, филолог,

католический священник in partibus (в чужих краях), а также волшебник и, по

Ницше, сверхчеловек.

Те почитатели Соловьева, для которых главное в нем – мистицизм,

особенно ценят его стихи. В поэзии Соловьев был последователем Фета, с

которым поддерживал дружбу, хотя и сожалел о его воинствующем атеизме,

делающим невозможной их встречу в загробном мире. Но как и все остальные

современники Фета, Соловьев не мог перенять (и даже, наверное, распознать)

51

великолепную технику Фета, и, как все они, страдал вялостью и слабостью

формы. При этом он был настоящим поэтом, и безусловно лучшим поэтом

своего поколения. Соловьев пользовался обычным словарем романтизма, но в

его устах избитые слова получали новое значение, потому что он передавал

ими конкретные мистические факты. Поэзия Соловьева целиком мистическая и

для ее понимания необходимо постоянно помнить о его мистическом опыте.

Наиболее продуктивным периодом для его поэзии было начало девяностых

годов, когда он написал замечательный цикл, обращенный к озеру Сайма, о

котором говорил как о живом существе. Для понимания поэзии Соловьева надо

еще помнить, что, когда он обращается к озеру как к «нежной даме», говорит о

его глазах, настроениях и мечтаниях, – это не поэтическая метафора, а

подлинное чувство мистика. Поэма Три свидания – самое длинное, хотя и не

лучшее из его поэтических произведений – во многих отношениях очень

характерна для него, так как мистицизм в ней перемежается с юмористической

непочтительностью. Свое видение в пустыне он описывает языком

возвышенной мистической поэзии:

Все видел я, и все одно лишь было, –

Один лишь образ женской красоты...