Читать онлайн «История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2». Страница 16

мать.

34

В том же году его перевели в Салоники, где он заболел местной малярией.

Ему угрожала смерть, и он на одре болезни дал обет отправиться на Афон,

чтобы искупить свои грехи. Как только он оправился, он выполнил обет и

провел на Афоне около года, подчиняясь строгому монастырскому распорядку

под духовным руководством «старца». С этого время он признал греховность

своей прежней жизни «по Алкивиаду» и своих имморалистических писаний и

обратился к византийскому православию в его самой строгой и аскетиче ской

монастырской форме. Но по сути его эстетический имморализм не изменился,

хотя и склонился перед правилами догматического христианства.

В 1873 г., разойдясь с русским послом Игнатьевым по вопросу о расколе греко-

болгарской церкви, Леонтьев оставил консульскую службу. Игнатьев, будучи

славянофилом, принял, как и вся официальная Россия, сторону болгар, потому

что те были славяне. Для Леонтьева болгары, будь они трижды славяне, были

демократами и мятежниками, восставшими против своего законного господина,

экуменического патриарха. Это было характерно для Леонтьева: славянство как

таковое его не интересовало. Хотел он, чтобы в национальном своеобразии и

традициях сохранялся незыблемый консерватизм – а консерватизма в греках, по

его мнению, было больше, чем в болгарах, которых он с полным основанием

подозревал в том, что они легко европеизируются и опустятся до мещанского

уровня демократической западной цивилизации. Греков же – старосветских

греческих крестьян, деревенских торговцев и монахов – он страстно любил.

Для него они были бастионом византийской цивилизации, а она, с его точки

зрения, являлась величайшей, ни с чем не сравнимой ценностью.

Примерно в это время он прочел книгу Данилев ского Россия и Европа,

которая произвела на него сильное впечатление своей научно-биологической

трактовкой истории цивилизаций. Он усвоил его идею отдельной цивилизации

как полного и самодовлеющего организма и развил ее в замечательном очерке

Византинизм и славянство. Однако идею Данилевского о том, что славяне –

независимое культурное целое, он опроверг. По Леонтьеву, оригинальность

России в том, что она воспитанница и наследница Византии. В отличие от

славянофилов Леонтьев осудил западную цивилизацию не в целом, а только на

ее последней стадии. Средневековая Европа и Европа XVII века ничуть не хуже

Византии, но цивилизации подобны живым существам и, подвергаясь действию

закона природы, обязательно проходят три стадии развития. Первая –

первоначальная или примитивная простота; вторая – бурный рост со

сложностями творческого и прекрасного неравенства. Только эта стадия и

имеет ценность. В Европе она длилась с XI по XVIII век. Третья стадия –

вторичное опрощение: разложение и гниение. Эти стадии в жизни нации

соответствуют жизни индивидуума: эмбрион, жизнь и разложение после

смерти, когда сложность живого организма снова распадается на составлявшие

его элементы. С XVIII века Европа находится в третьей стадии, и есть

основания думать, что ее гниением заражена и Россия.

Очерк прошел незамеченным, и для Леонтьева, после того как он покинул

консульскую службу, наступили плохие времена. Доходы у него были

незначительные, и в 1881 г. ему пришлось продать имение. Много времени он

проводил по монастырям. Какое-то время помогал редактировать какую-то

провинциальную официальную газету. Потом его назначили цензором. Но до

самой смерти материальное положение его было нелегким. Живя в Греции, он

работал над рассказами из современной греческой жизни. В 1876 г. он

опубликовал их ( Из жизни христиан в Турции, 3 тома). Он очень надеялся, что

рассказы эти будут иметь успех, но это был новый провал, и немногие, их

заметившие, хвалили их только как хороший описательный журнализм.

35

В восьмидесятых годах, при разгуле реакции, Леонтьев почувствовал себя чуть-

чуть менее одиноким, менее в разладе с временем. Но консерваторы,

уважавшие его и открывшие ему страницы своих периодических изданий, не

сумели оценить его оригинального гения и относились к нему как к

сомнительному и даже опасному союзнику. И все-таки в последние годы жизни

он находил больше сочувствия, чем прежде. Перед смертью он был окружен

тесной кучкой последователей и поклонников. Это в последние годы давало

утешение. Он проводил все больше и больше времени в Оптиной, самом

знаменитом из русских монастырей, и в 1891 г., с разрешения своего духовного

отца старца Амвросия, принял монашество под именем Клемента. Он

поселился в Троице (древний монастырь под Москвой), но жить ему оставалось

недолго. Он умер 12 ноября 1891 г.

Писания Леонтьева, кроме его первых романов и рассказов из греческой

жизни, делятся на три категории: изложение его политических и религиозных

идей; литературно-критические статьи; воспоминания. Политические писания

(в том числе Византизм и славянство) были опубликованы в двух томах под

общим названием Восток, Россия и славянство (1885–1886). Написаны они

яростно, нервно, торопливо, отрывисто, но энергично и остро. Их нервное

беспокойство напоминает Достоевского. Но в отличие от Достоевского

Леонтьев – логик, и общий ход его аргументации, сквозь всю взволнованную

нервозность стиля, в ясности почти не уступает Толстому. Философия

Леонтьева (если можно называть ее философией) состоит из трех элементов.

Прежде всего – биологическая основа, результат его медицинского

образования, заставлявшая его искать законы природы и верить в их

действенность в социальном и моральном мире. Влияние Данилевского еще

укрепило эту сторону, и она нашла выражение в леонтьевском «законе

триединства»: созревание – жизнь – разложение обществ. Во-вторых –

темпераментный эстетический имморализм, благодаря которому он страстно

наслаждался многоликой и разнообразной красотой жизни. И наконец –

беспрекословное подчинение руководству монастырского православия,

господствовавшее над ним в последние годы жизни; тут было скорее страстное

желание верить, чем просто вера, но от этого оно было еще более

бескомпромиссным и ревностным. Все три эти элемента вылились в его

последнюю политическую доктрину, крайне реакционную, и в национализм. Он

ненавидел современный Запад и за атеизм, и за уравнительные тенденции,

разлагающие сложную и разнообразную красоту общественной жизни. Главное

для России – остановить процесс разложения и гниения, идущий с Запада. Это

выражено в словах, приписываемых Леонтьеву, хотя в его произведениях они не

встречаются: «Россию надо подморозить, чтобы она не сгнила». Но в глубине

своей души биолога он не верил в возможность остановить естественный

процесс. Он был глубочайшим антиоптимистом. Он не только ненавидел

демократический процесс, но и не верил в реализацию собственных идеалов.

Он не желал, чтобы мир стал лучше. Пессимизм здесь, на земле, он считал

основной частью религии. Политическая его «платформа» выражена его

характерно встревоженным и неровным стилем в следующих формулах:

1. Государство должно быть многоцветным, сложным, сильным,

основанным на классовых привилегиях и меняться с осторожностью; в общем,

жестким до жестокости.

2. Церковь должна быть более независима, чем теперь, епископат должен

быть смелее, авторитетнее, сосредоточеннее. Церковь должна оказывать на

государство смягчающее влияние, а не наоборот.

36

3. Жизнь должна быть поэтичной, многообразной в своей национальной –

противопоставленной Западу – форме (например – или не танцевать вовсе и