Читать онлайн «Смерть и жизнь больших американских городов». Страница 21

У состоятельных людей есть много способов получать сведения о вакансиях, делать так, чтобы тебя узнавал метрдотель, и удовлетворять другие нужды, которые более бедных заставляют прибегать к помощи тротуаров. Тем не менее в крупных городах многие богатые или почти богатые, судя по всему, ценят тротуарную жизнь не меньше, чем остальные. Во всяком случае, они готовы платить огромную квартплату, лишь бы только переехать в район с интенсивной и разнообразной тротуарной жизнью. Они фактически вытесняют средний класс и бедных в таких оживлённых районах, как Йорквилл и Гринвич-Виллидж в Нью-Йорке, как Телеграф-Хилл поблизости от Норт-Бича в Сан-Франциско. Они своенравно покидают однообразные улицы «тихих жилых районов», которые были в моде самое большее несколько десятилетий, и оставляют их менее удачливым горожанам. Поговорите с жителями вашингтонского Джорджтауна, и буквально со второй или третьей фразы они начнут восхвалять великолепные рестораны, «лучше которых не найти во всем городе», своеобразные магазины с их необычайно дружественной атмосферой, удовольствие от уличных встреч со знакомыми, когда ты ненадолго вышел по мелким повседневным делам. То, что Джорджтаун стал излюбленным местом покупок для всего столичного региона, не вызывает у его обитателей ничего, кроме гордости. Участок города — богатый, бедный или средний, — которому повредила бы интересная жизнь тротуаров и многочисленные контакты на них, мне лично ещё не попадался. Эффективность публичных тротуарных персонажей резко снижается, если они оказываются перегружены. Например, магазин может достичь такой текучести контактов или потенциальных контактов, что они неизбежно будут поверхностными и социально бесполезными. Образец можно увидеть, заглянув в магазин кондитерских изделий и газет, которым владеет кооперативный жилой массив Корлирз-Хук на нью-йоркском Нижнем Истсайде. Магазин, построенный в рамках общего проекта, заменил примерно сорок мелких магазинов сходного профиля на территории массива и поблизости, которые были ликвидированы без адекватной компенсации владельцам. Это заведение — настоящая фабрика. Продавцы так заняты отсчётом сдачи и неэффективными перепалками со скандалистами, что не слышат ничего, кроме: «Дайте мне, пожалуйста…» Либо это, либо полное безразличие — вот обычная атмосфера, порождаемая строительством торговых центров и репрессивным зонированием, нацеленными на создание коммерческих монополий для тех или иных участков города. Такой магазин, будь у него конкуренты, провалился бы экономически, и хотя монополия обеспечила ему запланированный финансовый успех, он губит город социально.

Публичное общение и публичная безопасность на тротуарах, взятые вместе, напрямую помогают смягчить самую серьёзную социальную проблему страны — сегрегацию и расовую дискриминацию.

Я не хочу сказать, что градостроительство и дизайн, особенности улиц и уличной жизни способны автоматически победить сегрегацию и дискриминацию. Для борьбы с этими несправедливостями необходимо также множество усилий другого рода.

Но я заявляю, что строительство городских районов, где опасно ходить по тротуарам и где люди вынуждены делиться многим или ничем, может серьёзно затруднить американским городам преодоление дискриминации, сколько бы усилий не было затрачено.

Из-за предрассудков и страха, сопутствующих и содействующих расовой дискриминации, преодолевать её в жилых районах в любом случае тем трудней, чем менее защищёнными чувствуют себя люди на тротуарах. С ней тяжело бороться, когда у горожан нет возможности вести цивилизованную публичную жизнь на публичной основе, способствующей уважению человеческого достоинства, и частную жизнь на частной основе.

Безусловно, на отдельно взятых городских участках, страдающих из-за страха и недостатка публичной жизни, могут применяться образцовые интеграционные схемы, реализация которых требует огромных усилий и ненормальной (по меркам крупных городов) придирчивости в отношении новых соседей. По существу это уход от чрезвычайно масштабной проблемы, требующей срочных мер.

Толерантность, спокойное допущение огромных различий между соседями (различий зачастую куда более глубоких, чем в цвете кожи), возможное и нормальное в кипучей городской среде, но столь чуждое пригородам и псевдопригородам, возможно и нормально лишь когда улицы крупного города оснащены для того, чтобы незнакомые люди могли мирно сосуществовать на основе цивилизованности и, наряду с ней, сдержанного уважения к достоинству личности.

На первый взгляд непритязательные, случайные, не устремлённые ни к чему важному, тротуарные контакты — та разменная монета, на которой может вырасти богатство городской публичной жизни.

Лос-Анджелес — крайний пример крупного города с очень слабой публичной жизнью, нацеленного главным образом на общение частного характера.

На одном уровне, к примеру, моя знакомая, живущая там, говорит, что, хотя она прожила в городе десять лет и знает, что в нем есть мексиканцы, она ни разу не только не перемолвилась словом с мексиканцем, но даже не видела живого мексиканца или какого бы то ни было предмета мексиканской культуры.

На другом уровне кинорежиссёр Орсон Уэллс пишет, что Голливуд — единственный в мире театральный центр, который не смог создать театрального бистро.

И ещё на одном уровне у лос-анджелесского бизнесмена из числа самых влиятельных выявился пробел в сфере «паблик рилейшнз», немыслимый в другом городе подобного размера. Этот бизнесмен, придя, как он мне сказал, к мысли, что город «отстал в культурном отношении», решил поправить дело и возглавил комитет, собирающий средства на первоклассный художественный музей. Позднее в ходе нашего разговора, рассказав мне о жизни лос-анджелесских бизнес-клубов, в которой он участвует как один из лидеров, он не смог ответить на мой вопрос, где и как встречаются подобным же образом деятели Голливуда. Он добавил, что не знаком ни с кем из киноиндустрии, более того — не может припомнить ни одного из своих знакомых, у кого были бы подобные связи. «Я знаю, что это звучит странно, — сказал он. — Мы рады, что у нас тут есть киноиндустрия, но люди, которые в ней работают, — не та публика, с которой мы могли бы общаться лично».

Опять: либо «совместность» — либо ничего. Можно представить себе, с какими трудностями сталкивается этот энтузиаст создания художественного музея. У него нет способа установить простой, практически полезный и доверительный контакт с некоторыми потенциально лучшими возможными членами комитета.

В своих верхних экономических, политических и культурных эшелонах Лос-Анджелес исходит из тех же провинциальных принципов социальной изолированности, что и жители упомянутых мной засаженной деревьями улицы в Балтиморе и Чатам-Виллиджа в Питтсбурге. Такому городу очень трудно сводить вместе необходимые ему идеи, устремления энтузиастов, деньги. Лос-Анджелес поставил на себе странный эксперимент: он пытается построить жизнь не просто жилого массива или «серой» зоны, а огромного города на выборе между «совместностью» и ничем. Я думаю, это неизбежная судьба всякого большого города, где люди испытывают нехватку городской публичной жизни в сфере быта и труда.

4. Использование тротуаров: улица и дети

Один из градостроительных предрассудков — фантазия о перековке детей. Говорится примерно следующее. Целая армия детей вынуждена играть на улицах крупных городов. Эти бледные и рахитичные дети, окружённые безнравственной средой, делятся друг с другом шуточками про секс, похабно ухмыляются и усваивают все новые формы испорченности так же легко, как в исправительном заведении. Это называют «моральным и физическим вредом, причиняемым улицей подрастающему поколению», или попросту «трущобным воспитанием».

Если бы только этих обездоленных детей можно было переместить с улиц в парки и на детские площадки, где есть приспособления, чтобы поиграть и поупражняться, пространство, чтобы побегать, трава, чтобы возвысить душу… В чистые и счастливые места, полные смеха и веселья, которыми дети отзываются на здоровое окружение…